Талисман

Осмонд был теперь всего лишь в паре шагов от Джека. Он пристально глядел на него своим безумным, тоскливым взглядом. На нем была кожаная куртка с застежками из стекла, а может быть, и из алмазов, и щегольская кружевная рубашка. Металлическая цепочка браслета побрякивала на правом запястье: по тому, как Осмонд держал плеть, Джек решил, что он левша. Волосы его были зачесаны назад и прихвачены широкой лентой из белого сатина. Осмонда сопровождали два запаха. Первый, посильнее, был из тех, которые мать Джека называла «запахом настоящих мужчин»: смесь крема для бритья, одеколона и тому подобного. От Осмонда всем этим пахло невероятно сильно, и Джеку вспомнились старые черно-белые английские фильмы, где какой-нибудь бедняк попадал на скамью подсудимых. Судьи и присяжные в таких фильмах носили парики, и Джеку казалось, что коробки, из которых их доставали, должны пахнуть именно так, резко и приторно. Но был и второй запах, более житейский и менее приятный, даже отталкивающий. Запах пота и грязи. Запах человека, который моется очень редко, если только моется вообще.

Да, это был один из тех злодеев, которые пытались похитить его. В животе Джека что-то заворочалось и застонало.

— Я не знал, что у тебя есть сын, Капитан Фаррен, — сказал Осмонд, не сводя глаз с перепуганного лица Джека. Льюис, меня зовут Льюис, подумал тот. Не перепутать бы!

— Лучше бы у меня его не было! — ответил Капитан, глядя на Джека со злобой и ненавистью. — Я оказал ему такую честь, с таким трудом пристроил его во дворец, а он сбежал, как паршивый пес. Я нашел его в…

— Да-да… — сказал Осмонд, улыбаясь застывшей улыбкой. Он не верит ни единому слову! — понял Джек. — Да-да. Мальчики все такие. Все дрянные. Так уж повелось. Все мальчишки дрянные, верно? Так уж оно ведется. Все мальчишки дрянные. И я был дрянным, и ты, я уверен, тоже, Капитан Фаррен. Я угадал? Ты был дрянным?

— Да, Осмонд, — сказал Капитан.

— Совсем дрянным? — не унимался Осмонд. Он начал даже пританцовывать в грязи. В этом еще не было ничего непонятного, Осмонд был гибок и почти нежен в движениях, но Джеку он не казался гомосексуалистом: если в его речи и были какие-то проявления этого, Джек ощущал, что они были наигранны. Нет, ясно было одно — злоба этого человека… и его безумие. — Совсем дрянным? Ужасно дрянным?

— Да, Осмонд, — металлическим голосом сказал Капитан.

Осмонд прекратил свой танец так же внезапно, как начал. Он холодно глядел на Капитана.

— Никто и не знал, что у тебя есть сын, Капитан.

— Он незаконнорожденный, — ответил Капитан. — К тому же простак и лодырь, как выяснилось. — Капитан обернулся и отвесил Джеку тяжелую затрещину. Капитан бил не изо всех сил, но рука у него была тяжела, как камень. Джек взвыл и упал в грязь, потирая ухо.

— Совсем дрянной. Просто отвратительный, — сказал Осмонд, только теперь лицо его было мертвенно-белым, оскаленным. — Встань, дрянной мальчишка. Дрянных мальчишек, которые не слушаются своих отцов, надо наказывать. А еще их надо расспрашивать, почему они так себя ведут.

Осмонд тряхнул плеткой — колечки издали сухой звук. Еще одно странное воспоминание родилось в сознании Джека, наверное, из-за того, что любыми путями оно хотело восстановить связь с домом, с привычным миром, решил Джек позднее. Стук колец плетки Осмонда напомнил ему звук выстрела из духового ружья, которое ему подарили, когда ему исполнилось восемь лет. Ему и Ричарду Слоуту.

Осмонд протянул руку и схватил Джека за грязное плечо. Он притянул его к себе, обдав смесью запахов парфюмерии и помойки. Его дикие серые глаза вперились в голубые глаза Джека. Джек почувствовал, как у него подкосились ноги.

— Кто ты такой? — спросил Осмонд.

4

Эти слова повисли в воздухе.

Джек посмотрел на Капитана. Тот глядел на него с выражением осуждения, которое не могло скрыть отчаяния. Он слышал, как кудахчут куры, как лает собака. Где-то вдали прогрохотала телега.

Скажи мне всю правду. Меня не обманешь, говорили глаза Осмонда. Ты похож на одного дрянного мальчишку, которого я видел в Калифорнии. Ты — он?

И у Джека чуть не сорвалось с губ:

Да! Да, я Джек Сойер, я из Калифорнии, ваша Королева — моя мать, только она умерла, и я знаю вашего хозяина, Моргана — дядю Моргана, и я все расскажу, только не надо смотреть на меня такими глазами, ведь я всего лишь ребенок, а дети все говорят, они все рассказывают…

И тут он услышал голос матери, строгий, на грани насмешки: