Талисман

Все эти так и не высказанные чувства пузырями вырывались на поверхность, и вот она — ненависть, бьется, пульсирует. И он готов к битве, нет, проще, грубее, честнее — к драке, такой, как дерутся животные, пуская в ход зубы и когти.

Эльбер напал первым. Они с Огденом сцепились — разъяренный до помешательства человек и вампир, полностью восстановивший силы и двигавшийся со стремительной, беспощадной скоростью и точностью.

— Прекратите, — крикнула Ника, но ее, конечно, никто не услышал.

Ника, обыкновенно склонная к безрассудному бесстрашию, на сей раз не решилась вмешаться, не столько сознавая, сколько всем существом ощутив, что делать это столь же бесполезно, более того, смертельно, как добровольно лечь между двумя жерновами. Но — и снова все случилось быстро — третий безумец все же нашелся и повис на спине Огдена, заставив того потерять равновесие и выпустить Эльбера из смертоносных объятий. Теперь пришел черед Ники, и она не замедлила точно так же повиснуть на англичанине, не позволяя ему предпринять новой атаки.

— Довольно, — сказал Таймацу, когда красная пелена неконтролируемого бешенства рассеялась перед глазами противников.

— Я полагала, — сердце Ники колотилось в горле, и кровь все еще водопадом шумела в ушах, — что ты ушел из Рима. Таймацу, твои преследователи ищут тебя повсюду.

— А твои — тебя, — невозмутимо парировал островитянин. — Я задержусь, пока мы полезны друг другу.

Эльбер старался придти в себя, ладонью размазывая по груди кровь, сочащуюся из глубоких порезов, оставленных на коже когтями русского, и суть разговора улавливал смутно.

— Все равно, ты — проклятая тварь, — убежденно и зло пробормотал он, — никто и никогда не убедит меня в обратном!

— Ненависть делает человека слепым, — вздохнул Таймацу.

Призрак не осуждал Эльбера: островитянин ведал, как трудно порой преодолеть Разделяющую Черту внутри себя самого и признать право на существование кого-то не такого, как ты. Он когда-то считал круглоглазых нечистыми животными, отказывая им в самой принадлежности к человеческим существам; однако, единожды себя пересилив, уже иначе смотрел на мир и сознавал, что другой, непохожий, вовсе не всегда означало — враг.

«Но если речь идет о вампире?..» — поджал губы он.

Таймацу никогда не видел подобных созданий, хотя немало слышал о них. Там, на Островах, они назывались цзян-ши, и посвященные знали, что они суть обитатели нижнего мира, сферы Голодных духов, высасывающие жизненную силу из больных или умирающих людей, в виде черной кошки садясь на грудь такому человеку и похищая душу. По другим сведениям, дела могли обстоять и хуже: еще одна разновидность цзян-ши, баджанги, залетали ночью в дома жертв в виде птиц или нападали на путников, оставляя обескровленные тела висящими на деревьях вниз головой.

По счастью, Таймацу не довелось лично наблюдать такого ужаса. Но он не ведал прежде, что цзян-ши имеют облик человека и разговаривают, как люди. И уж точно — что с ними можно вступить в схватку и не покинуть пределы этого мира. Кажется, он только что это сделал. Он голыми руками остановил разъяренного цзян-ши. В таких случаях полагается испытывать законную гордость. Вот только Осенняя Луна чувствовал… не гордость, а любопытство. Мудрость, присущая ему, вовсе не исключала этого качества, наоборот, усиливала.

— Что тебе нужно? — обратился Таймацу к Огдену. — Расскажи, кто ты и как нас выследил?

Русский ненадолго задумался.

Все, включая Эльбера, ждали ответа.

Тряхнув головой, Огден кратко пересказал свою историю.

— Я нашел ваш дом по следу, оставленному Никой, — добавил он. — И я явился не просто так. Я пришел предупредить — Ютен тут, я чую его. А он, насколько я понял со слов все той же Ники, наш общий враг.

— Этот граф — мразь, — сказала девушка. — Причем, весьма опасная.

Кивнув, вампир тревожно взглянул в сторону окна.

— Мне пора, — произнес он. — Мне нужно успеть до рассвета. Мы еще встретимся.

Наутро город с быстротой молнии облетела страшная весть: дочь казначея Ишума похитило и, скорее всего, убило чудовищное исчадие преисподней, которое видел и в чьих когтях едва не погиб один из слуг.

— Оно внезапно набросилось на меня… но почему-то я почти ничего не помню, — клялся слуга. — Слышал еще, как кричала молодая госпожа, а когда очнулся, ни ее, ни его уже нет.

В ответ на резонный вопрос, как же и почему он сам, в таком случае, остался жив, слуга лишь беспомощно разводил руками.

— Не ведаю. Может, молодая госпожа показалась ему привлекательнее, вот он и оставил меня, чтобы погнаться за ней?

Выглядел он хуже некуда: еще вчера полный сил человек имел теперь такой вид, словно страдал какой-то тяжелой давней болезнью, настолько бледен он был, да и на ногах держался с заметным трудом. Его, тем не менее, заключили под стражу, надеясь добиться более подробных сведений, но пока оставалось признать, что толку от такого свидетеля немного.