Талисман Белой Волчицы

Он вскочил в седло такой же приземистой, как у своего приятеля, лошадки, взял под козырек и скрылся в темноте.

Алексей проводил его взглядом и спросил у охотника:

— Так как тебя по-настоящему зовут? Иринек или Ермашка?

Тот ухмыльнулся:

— Папка с мамкой Иринеком нарекли, поп, когда крестил, Тимошкой, а вот Егор Ермашкой назвал. Теперь все меня им кличут да еще иногда Сибдиеком, так у нас в сказке охотника звали, но мне больше Ермашка нравится. Ермак Тимофеевич большим человеком был, даже нашего князя не боялся, а у него тумен[12] был больше тыщи воинов.

— Так он тебя что ж, в честь Ермака Ермашкой зовет? — удивился Алексей.

— Ага, — кивнул головой охотник. — Егор говорит:

«Быть тебе Ермашкой, пока борода такой же не вырастет, как у Ермака». — Он хитро прищурился и почесал подбородок под хилой своей бороденкой. — Ты меня тоже зови Ермашкой, так мне привычнее.

— Хорошо, — Алексей огляделся по сторонам. — Где-то плащ оставил…

— Сейчас найдем, — охотник юркнул в камни и через некоторое время вынырнул из темноты с узлом на плече. — Однако много грибов набрал. Лушке весь вечер жарить придется. — Он пристроил узел к седлу. — Давай, Алексей Дмитрич, садись на лошадь, а я пешком дойду.

— Да нет, — отказался Алексей, — твоя лошадь — ты и поезжай!

Но Ермашка все же повел лошадь в поводу. Они вышли на тропу и уже через час ступили на окраину Тесинска. Миновали несколько заросших тополями и черемухой улиц и оказались на Базарной площади, необычайно тихой и пустынной в этот час. Низовой ветерок гонял между торговыми рядами шелуху от семечек и мелкий мусор. От площади было совсем недалеко до дома Владимира Константиновича.

Алексей остановился под единственным газовым фонарем, освещавшим площадь, и пожал руку охотнику.

— Давай прощаться, Ермак! Спасибо, выручил меня сегодня!

— Да что там, Алексей Дмитрич, — засмущался тот, — если б я того варнака споймал, что чуть тебя не прихлопнул, — он с досадой махнул рукой, — ничего, мы его с Егором непременно споймаем, будь спокоен! Егор шибко не любит, когда в его околотке какая тварь заводится.

— Скажи мне, — поинтересовался Алексей, — ты бухгалтера на заводе знаешь? Столетова?

— Столетова? — Ермашка как-то странно посмотрел на Алексея, — кто ж его не знает… — Он отвел взгляд в сторону. — Живет тихо, смирно, знакомств ни с кем не водит. — Он помолчал мгновение и тихо добавил, одарив Алексея все тем же странным взглядом:

— Разве только Анфиса Никодимовна его иногда навещает…

— Наверняка вы с Егором уже прознали, с какой это стати Анфиса Никодимовна его посещает, — усмехнулся Алексей, — или я ошибаюсь?

Ермашка вздохнул и пожал плечами:

— Егор мне голову набок свернет. Я тебе и так много сказал. — Он что-то тихо пробормотал по-своему и натянул малахай поглубже на голову. — Давай до встречи, Алексей Дмитрич! Голову только не суй куда ни попадя! — Он перебросил Алексею узел с грибами, вскочил на лошадь, лихо прищелкнул языком и скрылся в темноте.

Алексей пересек площадь и свернул в переулок, ведущий к аптеке, рядом с которой находился дом учителя. И в этот момент услышал перестук лошадиных копыт за своей спиной. Он посторонился, уступая дорогу экипажу, и проводил его взглядом, недоумевая, кто из соседей учителя возвращается домой в столь поздний час. Среди недели здесь по гостям не разъезжали, театральный сезон открывался в октябре… Из других развлечений — лишь вечерние да воскресные променады в городском саду, но из-за отсутствия фонарей подобные прогулки прекращались с появлением первых звезд на небе…

Он перебросил узел из одной руки в другую, представив, во что превратились грибы и тем более сам плащ, и заметил, что экипаж остановился напротив аптеки. Ее хозяин Яков Львович Габерзан исправно вывешивал над крыльцом керосиновый фонарь с той целью, чтобы поздние посетители разглядели возле окошка, через которое в ночное время отпускали лекарства, прейскурант цен на микстуры и порошки, а также товары, которые попутно продавались в аптеке.

Алексей миновал экипаж и остановился возле калитки, врезанной в массивные, обитые железной полосой ворота.

На ночь калитку запирали на засов, поэтому приходилось крутить деревянное кольцо, от которого шел шнур к колокольчику над дверью…

Он переложил узел из правой руки в левую, не забыв чертыхнуться при этом, потому что представил, каким взглядом окинет его и что скажет при этом кухарка Владимира Константиновича Лукерья, когда он вывалит перед ней кучу измятых, потерявших свой вид грибов… И в этот миг за его спиной раздался испуганный женский вскрик.