Талисман Белой Волчицы

Вон за той скалой, — кивнул он в сторону заросшего кустарником утеса, — она и расположена. В доме два десятка комнат, выбирайте, кому что приглянется. Из обслуги, правда, только сторож да повар. Я на этот раз сюда один приехал, даже без Федьки. Вчера ногу, шельма, подвернул, так что оставил его пока в городе. — Он наклонился и опустил туес к Машиным ногам. — Мария Викторовна, голубушка, будьте милостивы! Говорят, вы большой знаток по этим безделушкам. Помогите разобраться, что к чему в этом хламе!

Маша смерила его негодующим взглядом.

— Как вы смеете называть это хламом? Вы за бесценок скупаете древние вещи, даже не понимая их истинной ценности. Я не удивлюсь, что и хранятся они у вас в безобразнейшем состоянии. — И добавила уже тише:

— Если вообще хранятся…

— Ну насчет этого будьте спокойны! — усмехнулся Михаил. — Денег я на ветер не бросаю и счет им знаю. Возможно, я не настолько, как вы, Мария Викторовна, разбираюсь в древностях, но, будьте уверены, все, что мной приобретается, хранится надлежащим образом.

— Прекрасно, если так! — Маша протянула ему руку. — Прощайте, господин Кретов! Желаю вам успехов в приобретении и хранении ваших сокровищ! Одно только мне не понятно: что для вас собирательство древностей? Дань моде или желание прибрать к рукам все, что плохо лежит?

Михаил побагровел, но, против обыкновения, ответил достаточно мягко:

— К вашему сведению, Мария Викторовна, к моде я отношусь довольно прохладно и поступаю всегда так, как сердце подсказывает. — Он с вызовом посмотрел ей в глаза и вдруг лихо подкрутил густой черный ус и рассмеялся, явив свету полоску ослепительно белых зубов:

— И больше того, сейчас оно мне подсказывает, что вы совсем скоро выйдете за меня замуж…

— А мне мое сердце подсказывает, — перебила его Маша, — что вы до неприличия самонадеянный человек.

А я предпочитаю не иметь дела с самовлюбленными болванами, которые полагают, что их толстый кошелек — основа мироздания.

— Маша! — ахнул Владимир Константинович. — Выбирай, пожалуйста, выражения!

— Я их, дядюшка, как раз выбираю, — Машины глаза полыхнули августовской зарницей, и она закусила губу, — иначе твой приятель, любитель древностей, давно бы пожалел, что спустился на берег в одно время с нами. Что, ему другой дороги не было? — Носком туфельки она слегка толкнула туес, и тот свалился набок. Маша всплеснула руками и излишне испуганно вскрикнула:

— Ах, какая я неловкая!

— Ничего, Мария Викторовна, мы вашу неловкость исправим, — как ни в чем не бывало вымолвил Михаил и, опустившись на колени, собрал вывалившиеся на землю предметы и аккуратно сложил их в туес. Не поднимаясь с колен, согнул голову в поклоне и подал туес Маше:

— Все-таки не откажите в любезности, подскажите бедному коллекционеру, кто из нас внакладе остался — я или Хатанга?

К удивлению Алексея, Маша приняла туес, заглянула в него и улыбнулась скептически:

— По-моему, вы друг друга стоите! Вы ему заплатили сущую ерунду, а он вам подсунул сущую ерунду, хотя пара вещиц представляет определенную ценность, но это совсем не то, что он показывал нам. — Она подняла глаза на Алексея. — Старик по какой-то причине решил не продавать свои самые ценные находки. Или нашел более выгодного покупателя? — обратилась она теперь уже к Михаилу, который, поднявшись с колен, сосредоточенно отряхивал их от песка и бурьяна.

Тот оставил свое занятие, тоже заглянул в туес и недоуменно пожал плечами:

— Ничего не пойму! Я всегда платил ему столько, сколько он запрашивал. И даже ни разу с ним не торговался, хотя иной раз он и подсовывал мне чистое барахло с помойки, только столетней давности. Так что какой резон ему искать другого покупателя, если я скупал у него все, что он мог предложить?

— Но, возможно, более ценные находки он сдавал в казну? — предположил учитель.

— О чем вы говорите, Владимир Константинович? — скривился Михаил. — Там платят сущие гроши, да и не все подряд берут.

— А если лучшее он просто-напросто припрятал на черный день? — подал в свою очередь голос Алексей.

— Какой, к дьяволу, черный день? — махнул рукой Михаил. — С таким же успехом он мог бы откладывать деньги, что я ему плачу за древности, но они у него водятся ровно два дня. Первый день уходит на дорогу до ближайшего кабака, или шинка, второй — на пропой. Все спускается в один присест. Бывает, до двадцати дармоедов вокруг него вьются, а он их от доброты сердечной поит и кормит, пока все деньги у него не выдоят. Случается, что в грязь, а то и в снег выбросят без порток и рубахи. Я самолично его дважды из канавы подбирал, а Федька — так и всю дюжину раз. Отмоем, подкормим, оденем, а через несколько дней приезжаю, смотрю — он опять в рванине, босиком… Спрашиваю: «Что, опять сапоги пропил?» Так, поверите, никогда не сознается. На все у него один ответ: «Шайтан приходил, сапоги унес…» — Он вопросительно посмотрел на учителя, потом перевел взгляд на Машу и Алексея. — Ну что, принимаете мое приглашение?

— Прости, Миша, но ничего на этот раз не получится, — произнес Владимир Константинович мягко и, как бы извиняясь, улыбнулся: