– Но как сделать, чтобы я мог как следует понять тебя? – спросил король. – Может, ты умеешь писать?
Невольник и на этот раз утвердительно кивнул.
– Подать ему чернильницу и перо! – радостно воскликнул Ричард, обращаясь к Невилу. – Хотя гораздо легче найти их в шатре моего отца, нежели в моем. Не может быть, чтобы их ни у кого не было, разве что здешнее солнце высушило все чернила. Невил, этот молодец – настоящее сокровище, поистине черный бриллиант!
– Если позволите, Ваше Величество, доложить вам, – почтительно ответил Невил, – мне кажется, этот товар вами слишком высоко оценен. Я, Ваше Величество, считаю этого человека колдуном, а все колдуны в связи с главным врагом человеческого рода, который сеет плевелы среди пшеницы, вызывает раздоры в верховном Совете, и…
– Замолчи, Невил, замолчи! – остановил его король. – Попробуй отозвать к себе нашу северную гончую, когда она настигает лань, и если ты преуспеешь в этом, тогда можешь надеяться, что я тебя послушаю… Но не пытайся удержать Плантагенета, когда у него появилась хоть малейшая надежда восстановить свою честь!
Нубиец, писавший все время этого разговора, оказался человеком, владеющим пером. Он писал по-французски, хотя Ричард все время говорил с ним по-левантски. Окончив письмо, нубиец встал, поднес к своему лбу исписанный пергамент, подал его Ричарду и по восточному обычаю простерся к его ногам.
Ричард прочел следующее:
«
– Клянусь святым Георгием, нельзя придумать ничего лучшего! – воскликнул Ричард. – Невил, ты знаешь, что завтра после смотра войск все вожди, согласно единодушному решению и во искупление нанесенного ими оскорбления обязались пройти перед нашим стягом, поставленным на холме Святого Георгия, чтобы с должным уважением салютовать ему. Тайный вор, конечно, не посмеет не явиться, ибо такое отсутствие стало бы прямой уликой против него. Итак, поставь этого черного мудреца возле нашей свиты, и он, наверное, обнаружит дерзкого оскорбителя. А как затем поступить с изменником, об этом я позабочусь лично.
– Государь, будьте осмотрительнее в том, что вы намереваетесь сделать, – заметил Невил со свойственной ему откровенностью, – обдумайте ваше решение. В настоящее время в нашем священном союзе царит согласие, а каких это стоило трудов, вам известно лучше, чем кому-либо. Неужели вы захотите на основании подозрений этого черного невольника вновь посеять раздор между членами союза? Неужели вы захотите торжественный обряд, организованный для восстановления вашей чести, превратить в кровопролитное побоище или возбудить новые обиды и разжечь прежнюю вражду? У меня даже нет нужных слов, чтобы напомнить вам, как позорно будет для вашего имени нарушить ваше же заявление в верховном Совете вождей крестоносцев о восстановлении полного доверия друг другу.
– Замолчи, Невил, – строго сказал король, прервав его речь. – Твое усердие слишком увлекает тебя, делая излишне смелым и самонадеянным. Никогда и никому я не давал обещания не разыскивать и не преследовать дерзкого оскорбителя моей чести, и знай, я скорее соглашусь отказаться от королевской короны, от жизни, нежели согласился бы дать такое обещание. Я все предал забвению и от всего отказываюсь, кроме чести и славы. Если бы австрийский герцог открыто признался, что это он виновник дерзкого преступления, тогда бы я охотно простил его ради блага и мира между вождями крестоносцев.
– Но, – продолжал сильно встревоженный Невил, – кто поручится, что этот раб Саладина не более как ловкий обманщик?