– Успокойся, Невил, – раздраженно ответил король, – ты считаешь себя мудрым, а на деле подчас оказываешься простаком. Твоя обязанность состоит в точном исполнении данного мной приказания относительно этого нубийца. Я предвижу в нем больше проницательности, чем доступно твоему вестморлендскому уму. А ты, мой безмолвный черный друг, готовься выполнить данное тобой обещание и, если дерзкий преступник будет обнаружен, заверяю тебя словом короля: проси тогда у меня какой хочешь награды… Но что это? Он опять что-то пишет!
Немой нубиец действительно стал что-то писать и с той же принятой на Востоке церемонией, как и прежде, передал королю пергамент, на котором было написано:
«
– Воздаяние, долг, – повторил король Ричард, окончив чтение, и затем обратился к Невилу на английском языке, на котором и продолжал все время говорить: – Эти восточные народы многое заимствуют от крестоносцев. Смотри, они уже прибегают к рыцарским выражениям. Вглядись хорошенько в лицо и осанку этого человека, смотри, с каким смущением он смотрит на меня. Если бы не этот черный цвет кожи, он, наверное, покраснел бы. Я ничуть не удивился бы и тому, если бы он понял наш разговор. Эти люди удивительно легко изучают чужестранные языки.
– Бедный раб не в состоянии выдержать строгого взора Вашего Величества, оттого он так и смущен, – ответил Невил.
– Хорошо, пусть будет так! – ответил в свою очередь король, ударяя рукой по пергаменту. – Однако из письма Саладина видно, что этому немому нубийцу поручено передать послание леди Эдит Плантагенет, и султан просит назначить ему время и место, чтобы он мог вручить ей это послание. Это несколько дерзкая просьба… Ты что думаешь по этому поводу?
– Не знаю, как соблаговолите взглянуть на эту самонадеянную просьбу вы, Ваше Величество, но что касается лично меня, то, по-моему, эта честь и для султана Саладина слишком велика, и я полагаю, что если бы кто-нибудь из христианских владетельных особ просил о том же Саладина, то посланный был бы удавлен шнурком.
– О! – воскликнул Ричард. – Я, слава Богу, не претендую ни на одну из загорелых красавиц Саладина. И я не тот тиран, который наказывает посланника за исполнение приказаний своего государя, и тем более после того, как он спас мне жизнь, ведь это было бы более чем позорно. А затем я тебе, Невил, сообщу тайну, хоть бы этот черный посланец и понимал наш разговор. Вот уже около двух недель я нахожусь в каком-то околдованном состоянии и весьма желал бы избавиться от этого. Я не знаю, что со мной происходит: только кто-то успеет оказать мне услугу, как в ту же минуту моя признательность к нему сменяется обидой. С другой стороны, если кто-то заслуживает смертной казни за преступление или измену, он совершенно неожиданно оказывает мне важную услугу, и правила чести заставляют меня отменить мой приговор. Итак, ты видишь, что я лишен важнейших королевских прав – карать и награждать. Пока я нахожусь в этом поистине заколдованном состоянии, я не знаю, как я отнесусь к прошению этого черного посла. Да, я сознаю, что оно дерзко, но он может рассчитывать на мою милость, если выполнит свое обещание, вычислив похитителя английского знамени. Как бы там ни было, ты пока наблюдай за ним, оказывай ему все возможное внимание и позаботься о том, чтобы с ним обращались почтительно, как с рыцарем, а не как с рабом. Еще одно, – добавил король шепотом, – отыщи пустынника Энгаддийской долины и приведи ко мне. Не далее как сегодня утром и чуть ли не в твоем присутствии старец изрек несколько предсказаний, и, странное дело, одно из них уже исполнилось. Действительно, мне угрожала смерть и, согласно его прорицанию, меня спасло чудо. Кто бы ни был этот пустынник, святой или дикарь, безумный или в полном, но восторженном уме, я хочу переговорить с ним.