Талисман Шлимана

Ничто ее не гнетет, все как-то легко. Освободиться от прошлого и от боли. Дело в том, что, если постараться, именно в Новый год можно понять. Все видится сквозь снег искристо и затаенно. Разве это не чудо, что он летит кругом, чтобы нам с вами в эту ночь что-то открылось?

Взгляните, мой друг, как странно, как страстно желто-зеленым горят огни. Вон – красные занавески, там звон бокалов… Как горят огни.

Вы слышите тревожные гудки в проводах, а вон там, да нет, выше, где-то под обледеневшими ветками деревьев, между крышами отдаются удары… Время, думаете?

Давайте руку, не бойтесь.

За каждой дверью чудо, за каждой стеной жизнь, за каждым окном свет.

И где-то на улице в черном морозном воздухе гулко отстукивает удары человеческое сердце.

Скрипит снег под ногами, за стеклом вагонов разноцветные фонари. Во всех окнах с болью и радостью мерцают елки. Они подводят итоги, беспощадно и мудро, прощают. Игрушечный дед Мороз еще принесет мешок счастья. Причудливы тени от веток на потолке. Морозен вкус поцелуя. Новогодняя ночь свершается.

Синие тени бродят между сугробами. Снег затаенно блестит. И в его блеске все становится ясно. Отодвиньте полог, чуть-чуть, осторожно.

Тонкие нити настоящего сплетаются в будущее.

Тихо зазвенели шары.

Новый год многое знает.

В этот час слышно биение времени.

И летящий снег – неспроста.

Это час подведения итогов – кого вспомнят сейчас, когда поднимут бокалы?

Если вы внимательно вглядитесь в этот летящий снег, то вы увидите, что это и листы бумаги, они летят, летят, белые, до земли – и вот их нет… И вся злоба, обида – вот их нет. И тихо и спокойно всплывает что-то светлое. Снег оставляет только истинное.

Час расплаты и веры.

Скоро двенадцать.

Поднимем бокалы.

Самый истинный час— это Новый год.

Что тогда происходит?

Тихо, слышите.

Часы бьют.

Отодвиньте голубую портьеру будущего.

Тихий ясный свет заструится.

Слышите, в этот час часы раздают бессмертье.

С новым годом,

С новым веком,

С новым тысячелетием.

Услышишь ли ты меня, друг мой, далекий друг мой, что будешь жить в новом тысячелетии?

Друг мой, дальний друг мой,

это все для тебя.

И боль наша.

И все.

Она смотрела на гору Гюхту и шептала:

Кто-то строит пирамиды

и высокие храмы,

мне же нужно только

твое понимание.

И века пройдут.

И тысяча лет…

Друг мой, неизвестный друг мой, ты слышишь меня?

Какая у тебя улыбка, и какой смех? мне бы хотелось увидеть.

И сквозь века, и тысячелетия.

И век пройдет, и еще век.

И тысячи лет.

Когда ты услышишь?

Ты слышишь?

Она стояла на ступенях дороги процессий и смотрела на святую гору Гюхту. Потом тихо пошла от дворца в голубом платье. Золотые серьги чуть звенели. Приложила руку ко лбу, села на камень, склонив голову, и не удивилась, когда жрец подошел, сел рядом. До них донеслись крики.

– Что это?

– Старуха ткачиха проклинает тех воинов, что увели ее дочь.

– Их смех и наши проклятья, не знаю, что страшнее.

Жрец кивнул:

– Проклятье может убить человека, его детей, внуков, разрушить города.

– Но не спасти. Торгуются и проклинают – другого теперь не услышишь. Но странно. Спасибо тебе. Я вдруг вспомнила. И еще, я видела ее и дитя.

– Кого?

– Я не знаю. В ее глазах другая любовь, не такая, как у нас и в Египте. Этот странный взгляд. Я бы могла ему научиться, если б мир не погиб.

Она протянула руку туда, где за деревьями раздавались крики.

– Слышишь. Велика сила проклятия! Накопившись в людской крови и в гневе богов, разве может оно остановить разрушенье?

Жрец горько прошептал:

– Люди верят в силу проклятья. Черное слово разрывает воздух, его чистоту и прозрачность, таится, а когда придет его время, взрывается.

– Жрец, я хочу послать благословенье.

Она заглянула ему в глаза.

– Я, неудавшаяся пророчица после гибели мира. Как ты думаешь, они когда-нибудь услышат, те, кто будут жить после?

Он покачал головой.

– Мне неведомо. Но тебе пора узнать то, что нам давно рассказали звезды еще перед твоим отъездом в Египет – тебе откроется тайна. Но как? Ты одна на этом пути.

– Одна…

Я звала кого-то, но кого, я не знаю, так далеко и так долго… Может ли слабый голос прорваться сквозь тьму? Кто меня слышит? Люди стали бояться речей. Мы таимся в горах и даже ко дворцу приходим украдкой. Тебе сюда тоже лучше не спускаться. Ты ведь сам учил меня быть осторожней. Остерегайся их воинов. Я видела их глаза, я чувствую: кто-то из них молится неизвестному мне богу разрушенья, и он нам враг.

На изможденном лице жреца появилась слабая улыбка, дрожавшая в уголках губ.

– Может быть, есть где-то у нас и друзья.

– Среди пепла и тьмы? Где найти их

– Нас кто-то помнит в дальнем краю. И даже ищет. Недавно приплыл на корабле купец, у него еще покупала бусы Игрунья. Ты его, думаю, забыла, но помнишь, наверное, советника царя, их жреца, он мудр, хоть и варвар. Тебе нравилось разговаривать с ним еще перед отъездом в Египет, когда их царь был лишь храбрым юношей, победившим быка.

– То было давно.

– Так вот, тот мудрец по имени Нестор8 прислал мне с купцом перстень, и перстень мне помогает, когда я его показываю, ахейские воины не мешают мне проходить, куда хочу. А купец долго искал нас, даже ездил в разрушенный Фестос.