Талтос

Если бы она только могла вспомнить, кто именно был с ней во сне… Лишь ощущение любви не ушло, бесконечно утешающей любви.

На мгновение она ужасно обеспокоилась за Роуан и Майкла. Как они смогут разгадать тайну убийства Эрона? Впрочем, вместе они, пожалуй, смогут защитить друг друга, если будут по-настоящему действовать вместе. А Юрий… Ну, Юрию никогда не было суждено соединиться с ней. Все это поймут, когда придет время.

Цветы начали светиться. Как будто весь сад запел. Мона прислонилась к дверному косяку, подпевая цветам, мурлыча, как будто мелодия возникала из какого-то глубочайшего уголка памяти, где хранятся самые прекрасные и нежные воспоминания, никогда не угасающие, а всего лишь надежно припрятанные. Мона ощутила в воздухе приятный запах… А, это оливковые деревья!

– Милая, давай уже поедим, – сказала Мэри-Джейн.

– Очень хорошо, очень хорошо! – Мона вздохнула, раскинула руки и попрощалась с вечером, а потом вошла в дом.

Она не спеша дошла до кухни, как будто в неком сладостном трансе, и села к обильному столу, накрытому для них Мэри-Джейн. Мэри-Джейн достала фарфоровый сервиз «Королева Антуанетта», самый изящный из всех, с волнистыми позолоченными краями тарелок и блюдец. Умница, до чего же замечательная умница! Сумела чисто интуитивно отыскать лучший фарфор. Перед такой кузиной открывается целое море возможностей. Но при этом она ведь такая авантюристка! И как наивно поступил Райен, когда привез ее сюда и оставил их двоих наедине!

– Никогда не видела такого фарфора, – с восторгом сказала Мэри-Джейн. – Он как будто сделан из накрахмаленной ткани. Как это у них получается?

Мэри-Джейн как раз вернулась к столу с картонкой молока и коробкой шоколадного порошка.

– Только не сыпь мне в молоко эту отраву! – заявила Мона, хватая коробку, открывая ее и наполняя свой стакан.

– Я имела в виду, как умудряются сделать такой фарфор, что он не плоский, не понимаю… Разве что он мягкий, как тесто, пока его не запекут, но даже и так…

– Не имею ни малейшего представления, – ответила Мона. – Но мне всегда безумно нравился этот рисунок. Хотя в столовой он не так хорошо выглядит. Его затмевают стенные росписи. А вот на кухонном столе он выглядит прекрасно. И как ты умно сделала, что нашла эти столовые салфетки из баттенбергских кружев! Я опять умираю от голода, а мы ведь недавно обедали. Это все великолепно! Давай начнем объедаться!

– Мы еще не обедали, ты вообще ничего не ела, – возразила Мэри-Джейн. – Я до смерти боялась, что ты будешь меня ругать за то, что я взяла все это, но потом подумала: «Если Мона Мэйфейр будет возражать, я быстренько верну все на прежнее место».

– Милая, пока что весь дом принадлежит нам! – победоносно воскликнула Мона.

Боже, каким вкусным было молоко! Мона даже пролила его на стол, но оно ведь было таким вкусным, таким вкусным, таким вкусным…

«Выпей еще».

– Я пью, пью, – сказала она вслух.

– Ты это мне говоришь? – спросила Мэри-Джейн, садясь рядом с Моной.

Все большие блюда на столе были наполнены вкуснейшими и прекраснейшими вещами.

Мона нагрузила на свою тарелку горячего риса. Можно забыть о подливках. Рис прекрасен. Мона начала есть, не дожидаясь, пока Мэри-Джейн положит что-нибудь себе, но Мэри-Джейн была слишком занята, ложку за ложкой засыпая в свое молоко шоколадную пыль.

– Надеюсь, ты не против? Я обожаю шоколад. Вообще не могу долго прожить без шоколада. Я когда-то делала даже шоколадные сэндвичи, представляешь?! Знаешь, как это делается? Берешь пару батончиков «Херши» и закладываешь в белый хлеб, а еще добавляешь ломтики бананов и сахар. Говорю тебе, это безумно вкусно!

– Ох, я понимаю, я бы, наверное, тоже так думала, если бы не была беременна. Я один раз слопала целую коробку вишен в шоколаде.

Мона с аппетитом поедала рис. Никакой шоколад не мог с ним сравниться. Вишни в шоколаде сразу умерли как идея. А теперь еще кое-что чудесное. Белый хлеб. Он тоже выглядел отлично.

– Знаешь, я думаю, мне необходимы сложные углеводы, – заявила она. – Так мне подсказывает моя малышка.

«Что это? Смех? Или детка поет?»

Никаких проблем. Все было так просто, так естественно; Мона ощущала себя в гармонии со всем миром, и было бы совсем нетрудно привести в такую же гармонию Майкла и Роуан. Мона откинулась назад. Ее не отпускало некое видение: видение неба, усыпанного всеми звездами. Оно изгибалось куполом над головой, черное, чистое и холодное. И все люди пели, и звезды были волшебными, просто волшебными.

– Что это ты напеваешь? – спросила Мэри-Джейн.

– Тсс… слышишь?

В дом только что вошел Райен. Мона слышала его голос в столовой. Он разговаривал с Эухенией. Как замечательно увидеть Райена! Но он ведь наверняка явился для того, чтобы увезти отсюда Мэри-Джейн…

Как только Райен вошел в кухню и Мона увидела его усталое лицо, она преисполнилась жалостью к нему. Он все еще был в унылом похоронном костюме. Ему бы надеть костюм из легкой льняной индийской ткани, как это делают все мужчины в такое время года. Мона обожала мужчин в легких полосатых костюмах летом и обожала тех пожилых, которые продолжали носить соломенные шляпы.