Талтос

«Здесь, в Доннелейте, я твой настоятель, – сказал я, – назначенный по всем правилам. Что ж, это будет последним приказом, который я тебе отдам. Отвези эту книгу отцу Колумбе. И скажи, что я решил уйти в паломничество. Я не знаю, как долго буду бродить и где. Как ты можешь понять из этой книги, моя жизнь длится уже много человеческих сроков. Возможно, я никогда вновь не увижу ни его, ни тебя, но я должен идти и повидать мир. Вернусь ли я когда-нибудь в это место или к нашему Богу, знает только Он сам».

Ниниан пытался возражать. Но я был непреклонен. Он знал, что ему все равно придется скоро отправиться домой, на Айону, и постарался предостеречь меня, говоря, что я не получил разрешения Колумбы на отъезд и должен подождать. В конце концов он понял, что мне нет до этого дела.

Наконец он ушел под охраной пятерых человеческих существ, взяв с собой книгу.

Я больше не видел эту книгу до того самого момента, когда Стюарт Гордон выложил ее на стол в своей башне в Сомерсете.

Добралась ли она до Айоны, не знаю. Подозреваю, что добралась и могла оставаться на Айоне многие годы, пока те, кто знал, что она собой представляет, кем написана и почему там оказалась, не ушли из жизни.

Я также не знаю, прочитал ли ее отец Колумба.

В тот самый вечер, когда Ниниан отправился на остров, я решил навсегда покинуть Доннелейт. Я созвал священников-Талтосов в церковь и велел им запереть двери. Человеческие существа могли думать что угодно. Мой поступок действительно их обеспокоил и вызвал подозрения.

Я сообщил священникам, что ухожу.

Я сказал им, что мне страшно.

«Не знаю, правилен ли мой поступок. Верю, что правилен, но не знаю, – сказал я. – Я боюсь людей, что окружают нас. Боюсь, что они могут в любой момент восстать против нас. Случись ли сильный шторм или разразись эпидемия, напади ли ужасная болезнь на детей самых влиятельных семейств – любое из такого рода несчастий может спровоцировать выступление против нас. Это не наш народ. И я был дураком, когда верил, что мы вообще можем жить с ними в мире. Каждый из вас волен делать что хочет, но мой вам совет – совет Эшлера, вашего вождя с тех самых пор, как мы покинули утраченную землю: бегите отсюда. Ищите свободы в каком-нибудь далеком монастыре, где о вас ничего не знают, и просите разрешения выполнять там в тишине ваши обеты. А я ухожу из этой долины. Отправляюсь в паломничество. Сначала в Гластонбери, к тому источнику, где Иосиф Аримафейский вылил в воду Христову кровь. Я буду там молиться о наставлении. Потом отправлюсь в Рим, а потом пока не уверен, но, может быть, в Константинополь – взглянуть на святые иконы, на которых, как говорят, чудесным образом запечатлелось лицо самого Христа. И наконец, в Иерусалим, чтобы увидеть ту гору, на которой Христос умер за нас. И я отказываюсь от клятвы подчиняться отцу Колумбе. – Последовали шумные возражения, даже слезы, но Талтосам всегда было свойственно принимать твердые решения, и я стоял на своем: – Если я ошибаюсь, пусть Христос вернет меня в свое стадо. Может быть, он меня простит. Или… пусть я попаду в ад. Я ухожу».

И я отправился готовиться к своему путешествию…

Еще до того, как обратиться к Талтосам с прощальным словом, я забрал из своей башни все личные вещи, включая книги, записи, послания отца Колумбы – в общем, все то, что имело для меня какое-то значение, и спрятал все это в двух подземных укрытиях, которые построил много веков назад. Потом взял оставшуюся у меня нарядную одежду, что не была отдана церкви, надел зеленую шерстяную тунику, длинную и плотную, отделанную черным мехом, подпоясался единственным оставшимся у меня отличным кожаным ремнем с золотой пряжкой, пристегнул к нему украшенные камнями ножны с палашом, на голову надел старый меховой капюшон и бронзовый шлем почтенного возраста. И так, нарядившись как знатный человек, пусть и обедневший, я сложил свои пожитки в небольшой заплечный мешок и покинул долину.

На мне не было ничего слишком нарядного и тяжелого, как королевское одеяние, и ничего слишком простого, вроде монашеской рясы. Это была обычная удобная одежда для путешествия.

Я ехал около часа через лес, по старой тропе, известной лишь тем, кто охотился в этих местах, поднимался все выше и выше по густо заросшим склонам к тайному перевалу, что выводил к большой дороге.

Была уже вторая половина дня, но я знал, что доберусь до дороги еще до заката. К тому же в это время светила полная луна, так что я предполагал продвигаться вперед до тех пор, пока меня не остановит усталость.

В густом лесу было темно, так темно, что, думаю, люди нашего времени просто представить себе не могут. Ведь все происходило еще до того, как огромные леса Британии были уничтожены. В те далекие времена древние деревья стояли сплошной стеной.

Мы верили, что те деревья были единственными живыми существами во всем мире, которые были старше нас, и что не было больше никого, кто мог бы жить так долго, как деревья или Талтосы. Мы любили лес и никогда его не боялись.

Вскоре до меня донеслись голоса маленьких людей: они шипели, шептали и смеялись.