Талтос

– Роуан, – заговорил он, – Роуан, а что, если это победа Лэшера? Что, если он именно это и задумывал?

– Откуда нам знать? – шепотом откликнулась она и прижала пальцы к губам, что говорило о душевной боли и о том, что она пыталась при этом думать. – Я не могу еще раз убить! – произнесла она так тихо, что это было похоже на вздох.

– Нет-нет… только не это, нет, я не это имел в виду. Я не могу такое сделать! Я…

– Знаю. Не ты убил Эмалет. Я.

– Но мы же сейчас не об этом думаем. Нам нужно подумать о другом: сможем ли мы справиться сами? Будем ли мы пытаться? Должны ли мы вовлечь в это других?

– Как будто она некий вирус… – пробормотала Роуан. – И остальные клетки тела спешат его окружить, сдержать.

– Они могут это сделать, не причинив ей вреда. – Майкла мутило от усталости и даже могло вот-вот стошнить. Но сейчас он не имел права оставить Роуан, он отказывался выглядеть постыдно больным. – Роуан, семья, прежде всего семья, вся семья…

– Напуганные люди. Нет. Не Пирс и не Райен, не Беа и не Лорен…

– Только не в одиночку, Роуан. Мы не можем в одиночку сделать правильный выбор. А девочки… Эти девочки сбиты с толку, они идут темными путями магии и преображений, и она принадлежит им…

– Знаю, – вздохнула Роуан. – Тот самый путь, который некогда был и моим, и лживый дух, который ко мне явился… Ох, мне хочется… это ужасно, это трусость, но…

– Что?

Роуан покачала головой.

За дверью послышался какой-то звук. Дверь приоткрылась сначала на несколько дюймов, потом во всю ширь. В коридоре стояла Мона с заплаканным лицом, ее глаза были усталыми.

– Вы не сделаете ей ничего плохого.

– Нет, – ответил Майкл. – Когда это произошло?

– Всего несколько дней назад. Послушайте, вы должны спуститься. Нам нужно поговорить. Она не может уйти отсюда. Она не выживет в одиночку. Она думает, что может, но это не так. Я не прошу вас рассказывать ей, действительно ли где-то есть мужчина для нее, просто пойдите, примите мое дитя, выслушайте.

– Да, хорошо, – согласилась Роуан. – Но ты нездорова, тебе нужно отдохнуть.

– Это все-таки были роды, но я в порядке. Ей постоянно нужно молоко.

– Значит, она не сбежит, – сказала Роуан.

– Наверное, нет, – ответила Мона. – Вы ведь понимаете, вы оба?

– Что ты ее любишь? Да, – сказала Роуан. – Я понимаю.

Мона медленно склонила голову:

– Спуститесь вниз. Через час. Думаю, к тому времени она успокоится. Мы купили ей кучу хорошеньких платьев. Они ей нравятся. И она потребовала, чтобы мы тоже принарядились. Может, я ей зачешу волосы назад и завяжу лентой, как делаю обычно сама. Она умная. Она очень умная, и она видит…

– Видит что?

Мона замялась. А потом у нее вырвался ответ, короткий и неубедительный:

– Она видит будущее.

Дверь захлопнулась.

Майкл осознал, что смотрит на бледный прямоугольник окна. Свет быстро угасал: весенние сумерки так коротки. Снаружи запели цикады. Слышит ли она все это? Утешает ли это ее? Где сейчас его дочь?

Он потянулся к лампе.

– Нет, не надо, – сказала Роуан. Она казалась сейчас всего лишь темным силуэтом, линия мерцающего света очерчивала ее профиль. Комната замкнулась, а потом стала огромной в темноте. – Я хочу подумать. Подумать вслух во тьме.

– Да, понимаю, – отозвался Майкл.

Роуан повернулась и очень медленно, экономя движения, подложила под спину Майкла подушки, чтобы он мог откинуться назад, а он, ненавидя себя за это, позволил ей так сделать. Он расслабился, глубоко вздохнул, наполняя воздухом легкие. Окно было блестящим и белым. А когда деревья снаружи шевелили ветвями, то казалось, что царящая там тьма пытается проникнуть внутрь. Деревья как будто слушали.

– Я твержу себе, что все мы постоянно рискуем столкнуться с ужасом, – заговорила Роуан. – Любой ребенок может оказаться монстром, несущим смерть. Что бы ты сделал, если бы рядом с крошечным розовым существом, каким и должен быть новорожденный, вдруг появилась некая ведьма, возложила на него руки и сказала: «Он вырастет для того, чтобы начать войну, для того, чтобы делать бомбы и лишить жизни тысячи, миллионы»? Ты придушил бы такого ребенка? Если бы действительно в это поверил? Или сказал бы: «Нет»?

– Я думаю… – ответил Майкл. – Я думаю о том, что имеет смысл сделать… Она ведь новорожденная и должна слушать, поэтому те, кто ее окружает, должны стать ее учителями, а когда пройдут годы, когда она станет старше, то…

– А что, если Эш так и умрет, ничего не узнав? – спросила Роуан. – Ты помнишь его слова? Что они значили, Майкл? «Танец, круг и песня…» Или ты веришь в то предсказание в пещере? Если веришь – а верю ли я, не знаю, – но если ты веришь, тогда что? Мы потратим жизнь на то, чтобы не подпустить их друг к другу?

В комнате окончательно потемнело. На потолок осторожно ложились бледные полосы света. Мебель, камин, сами стены исчезли. А деревья снаружи, освещенные уличными фонарями, все так же сохраняли свой внешний вид и краски.

От неба осталось совсем немного – всего лишь несколько пятен цвета розовой плоти.