Талтос

Роуан не шевельнулась. Она обхватила руками колени. Она не шевельнулась, когда гибкая фигура придвинулась совсем близко, когда Морриган обнюхала ее щеки, шею, волосы. Потом Роуан медленно повернулась и посмотрела на девушку.

«Совершенно не человек, нет, боже мой, совершенно. Что она такое?» – подумал Майкл.

Спокойная и собранная, Роуан не подавала виду, что, возможно, думала то же самое. Но она определенно ощущала нечто похожее на опасность.

– Я могу подождать, – тихо сказала Морриган. – Высеките это на камне – его имя, где он. Вырежьте это на стволе похоронного дуба. Запишите где-нибудь. Спрячьте это от меня, но сохраните, сохраните, пока не придет время. Я могу подождать.

Она вскочила и, снова кружась, покинула комнату, что-то напевая. Ее голос звучал все выше и выше, пока не стал похожим на свист.

Все сидели молча.

И вдруг заснувшая было Долли-Джин очнулась и воскликнула:

– Ох! Ну, что случилось?

– Не знаю, – ответила Роуан.

Она посмотрела на Мону, а Мона на нее, и что-то проскочило между ними.

– Я лучше за ней присмотрю, – заявила Мэри-Джейн, спеша к двери. – А то опять прыгнет прямо в одежде в бассейн или уляжется на траву за домом, пытаясь унюхать те два мертвых тела.

Мона вздохнула.

– Ну и что мать должна сказать отцу? – спросил Майкл.

– Наблюдать. Наблюдать и ждать, – после долгого размышления ответила Мона и посмотрела на Роуан. – Я теперь понимаю, почему ты сделала то, что сделала.

– Понимаешь? – прошептала Роуан.

– Да, – кивнула Мона. – Да, знаю. – Она медленно поднялась на ноги. И уже выходила из комнаты, когда вдруг обернулась: – Я не имела в виду… Я не хотела сказать, что это хорошо – вредить ей.

– Мы знаем, что это нехорошо, – откликнулся Майкл. – К тому же она и мой ребенок, не забывай.

Мона посмотрела на него, беспомощно, страдальчески, как будто ей хотелось сказать тысячу вещей, что-то спросить, объяснить… А потом покачала головой и, повернувшись к ним спиной, тихо направилась к двери. В последний момент она опять оглянулась, и ее лицо вспыхнуло эмоциями. Маленькая девочка с женским телом под вычурным платьем.

«Это мой грех натворил такое, – подумал Майкл, – мой грех выпустил на свет то существо, как будто высвободив его из сердца и ума самой Моны…»

– Я тоже чувствую тот запах, – сказала Мона. – Живого самца. Вы не могли бы его смыть? Оттереть мылом. Тогда, возможно, только возможно, она успокоится, перестанет о нем думать и говорить, и с ней все будет в порядке. А то ведь она может ночью войти в вашу спальню, и вы можете проснуться и увидеть, что она склоняется над вами. Она не желает вам зла. Но вы некоторым образом держите ее в руках.

– Как это? – спросил Майкл.

– Если она не будет делать то, что вы ей велите, вы никогда не расскажете о том мужчине. Очень просто.

– Да, это некое средство контроля, – согласилась Роуан.

– Есть и другие средства. Она так страдает…

– Ты устала, милая, – сказал ей Майкл. – Тебе нужно отдохнуть.

– Ох, мы с ней отдохнем, обнимая друг друга. Только когда вы проснетесь и увидите, как она обнюхивает вашу одежду, не пугайтесь. Хотя это может выглядеть ужасно.

– Да, – кивнула Роуан. – Мы будем готовы.

– Но кто он такой? – спросила Мона.

Роуан повернулась к ней, как будто желая понять, верно ли она расслышала вопрос.

Долли-Джин, наклонив голову, внезапно всхрапнула.

– Кто он – тот мужчина? – настойчиво повторила вопрос Мона, и ее взгляд вдруг стал усталым, даже отсутствующим.

– Но если я тебе скажу, ты должна будешь держать это в тайне от нее. Позволь лучше нам хранить это. Поверь нам.

– Мама! – позвала Морриган.

Зазвучал вальс Рихарда Штрауса – одна из тех чудесных записей, которые можно слушать всю оставшуюся жизнь. Майклу хотелось посмотреть, как они танцуют, но почему-то он не мог.

– Охранники знают, что она не должна выходить? – спросил Майкл.

– Нет, – ответила Мона. – Видишь ли, лучше бы ты их отпустил. Она… она их расстраивает. Мне будет легче с ней справиться, если они уйдут. Она не сбежит – только не от своей матери.

– Да, – кивнула Роуан. – Мы их отпустим.

Майкл не был уверен в правильности такого решения.

Но потом и он кивнул.

– В этом мы… Ладно, будь по-вашему.

Снова послышался голос Морриган. Музыка стала громче. Мона медленно повернулась и ушла.

Той ночью Майкл еще долго слышал их смех, и время от времени до него доносилась музыка – или это был уже сон о башне Гордона Стюарта? Потом клавиши компьютера перестали стучать, и снова раздался смех и мягкий топот ног вверх по лестнице. И юные голоса, высокие и нежные, опять пели ту же песню.

Зачем вообще пытаться заснуть?.. Но он был слишком утомлен, слишком нуждался в отдыхе, бегстве, слишком изголодался по простым хлопковым простыням, по теплому телу Роуан рядом.

«Молись, молись за нее. Молись за Мону. Молись за них…»

– Отец наш, сущий на Небесах, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое… – Глаза Майкла широко открылись. – Царствие Твое? Нет. – Чувство внезапно нахлынувшего горя было огромным, но ускользающим. Он слишком устал. – Да приидет Царствие Твое.