Талтос

— Да. Разумеется. Майкл, наверно, проснулся и, скорее всего, заканчивает завтракать. Почему бы и нам не подняться? Я готов к боли. Я готов к странному удовольствию отчитаться во всем.

Она следила за тем, как он устанавливает большую французскую куклу в стеклянный шкаф. И снова его тонкие пальцы совершили быстрые деловитые движения, поправляя ей волосы и юбки. Затем он поцеловал себе пальцы и передал поцелуй кукле. Закрыл стеклянную витрину, повернув в замке маленький золотой ключ, и спрятал его.

— Вы мои друзья, — произнес он, оборачиваясь лицом к Роуан, потом протянул руку и нажал на кнопку лифта. — Я думаю, что буду любить вас. Опасное чувство.

— Мне не хотелось бы становиться опасной, — возразила она. — Я слишком глубоко подпала под ваше влияние и потому не хочу, чтобы наше знание друг о друге ранило или разочаровывало. Но скажите мне: в настоящий момент вы любите нас обоих?

— О да, — сказал он. — Я готов встать перед вами на колени, чтобы умолять позволить мне любить вас. — Его голос понизился до шепота: — Я готов следовать за вами на любой край света.

Она отвернулась, вошла в кабину лифта, чувствуя, как пылает разгоряченное лицо; все расплывалось перед ее глазами. Через минуту зрение вновь стало четким, она бросила последний взгляд на кукол в прекрасных одеждах, и дверь, скользя, закрылась.

— Мне жаль, что я сказал вам это, — прошептал он смущенно. — Не стану отрицать, с моей стороны это было бестактно.

Она кивнула.

— Я прощаю вас, — шепнула она. — Я слишком… слишком польщена. Это правильное выражение, не так ли?

— Нет, «заинтригована» подошло бы больше, — сказал он. — Или «спровоцирована»… Но вы на самом деле вовсе не польщены. И вы любите его столь сильно, что я ощущаю огонь этой любви, когда нахожусь рядом с вами. Я хочу этого. Я хочу, чтобы этот огонь осветил меня. Я не должен был произносить такие слова

Она ничего не ответила. Если бы она нашла какой-нибудь ответ, могла бы сказать ему, но ничего вразумительного в голову не приходило. За исключением того, что она не могла вообразить себя отрезанной от Эша прямо сейчас и что Майкл, скорее всего, чувствует то же самое. Некоторым образом казалось, что Эш необходим Майклу даже в большей степени, чем ей, хотя и Майкл, и она на самом деле еще не находили момента поговорить об этом.

Затем двери открылись, и она оказалась в большой гостиной, пол в которой был выложен синими и сливочными мраморными плитками. С такой же по стилю большой, но уютной кожаной мебелью, какой был обставлен салон в самолете. Эти стулья были удивительно похожи на самолетные кресла, но мягче, больше, словно предназначались для большего комфорта.

И снова они собрались у большого стола, только на сей раз он был гораздо ниже и уставлен блюдами с не менее чем дюжиной различных сортов сыра, орехами, фруктами и хлебцами, которые можно было есть на протяжении многих часов.

Высокий фужер с холодной водой — вот все, что ей было необходимо прямо сейчас.

Майкл, в очках в роговой оправе, одетый в потрепанный твидовый пиджак из Норфолка, сидел, склонившись над сегодняшним выпуском «Нью-Йорк тайме».

Только когда они оба сели, он оторвался от газеты, аккуратно свернул ее и отложил в сторону.

Она не хотела, чтобы он снял очки. Они вызывали в ней нежность. И вдруг ей пришла в голову и вызвала улыбку мысль, что она хотела бы иметь рядом обоих мужчин, по разные стороны от нее.

Туманные фантазии о жизни втроем промелькнули в ее голове, но подобная ситуация, конечно же, нереальна, и она не могла представить себе Майкла терпящим такое положение дел.

Правильнее, разумеется, принимать вещи такими, каковы они на самом деле.

«У тебя есть другой шанс с Майклом, — подумала она. — Ты знаешь, что сможешь сделать так, независимо от того, что он об этом может подумать. Не отбрасывай от себя единственную любовь, которая хоть когда-либо что-то значила для тебя. Будь достаточно взрослой и терпеливой во имя любви, будь готова к любым переменам, будь спокойной в душе, для того чтобы, когда счастье вернется снова — если это вообще возможно, — ты бы об этом знала».

Майкл снял очки. Он сел, удобно положив ногу на ногу.

Эш также чувствовал себя раскованно, комфортно расположившись на своем стуле.

«Мы — треугольник, — подумала она, — и лишь я одна сижу с обнаженными коленями, сдвинув ноги на сторону, словно мне есть что скрывать».

Эта мысль заставила ее улыбнуться. Ее отвлек запах кофе. Она осознала, что кофейник и чашка стоят прямо перед ней и до них легко дотянуться.

Но Эш поспешил налить кофе, прежде чем она смогла это сделать, и вручил ей чашку. Он сел справа от нее, ближе, чем сидел в самолете. Они все как будто сплотились. И это снова был равносторонний треугольник.

— Позвольте мне сказать вам, — внезапно заявил Эш. Он снова сложил ладони вместе у подбородка. Снова образовалась крошечная складка над внутренними кончиками бровей, затем она разгладилась, и голос зазвучал немного печальнее. — Для меня это тяжело, очень трудно, но я хочу сделать это.