Там чудеса

– Поезжай. Если кто со стены наблюдать будет, не пропустит, как отважный луарец в сверкающих латах к реке спустился и под холм свернул. А как из вида сгинешь… там дерево есть, дуб древний, рассохшийся, не пропустишь. Доспех в корнях спрячь и дальше скачи, до самого града. В корчме засядь и носа не высовывай, пока не приведу Людмилу.

Фарлаф, начавший было кивать на каждое указание, под конец недовольно поморщился:

– Если ты ее аж к порогу яргородскому приведешь, как же она признает во мне спасителя?

– Сам ведьмой меня зовешь, – Фира кривую усмешку его повторила, – сам подсобить просишь, но сомневаешься, что смогу начаровать нужное?

Брат молчал, и она его не дергала, не торопила. Должен сам все решить и затею считать своей собственной, чтоб спокойно просидел в тени столько дней, сколько потребуется.

Наконец он кулак в бок упер, грудь выпятил и махнул второй рукой, будто величайшую честь оказывая:

– Так и быть. Но помни, сестра: обманешь – и…

– Помню, помню.

В очередной раз слушать про дом, отца и женихов не хотелось, а какие новые угрозы – тем более. Фира Сивушку обошла и в седло взлетела, пожалев, что сразу в мальчишеские портки не приоделась – платье праздничное до колен задралось, но менять что-то было поздно.

Впрочем, опешившее, заалевшее лицо Фарлафа того стоило.

– Не обмани! – крикнул он гневно, когда Фира бока лошадиные пятками тронула, и Сивушка выскочила из закутка тихого на двор.

«Обману. Обязательно обману, даже если смерть от руки твоей принять придется».

* * *

Думалось, у ворот детинца сложно будет, но, похоже, нужный приказ до дружинников дошел, и выпустили Фиру без промедлений и вопросов. А по посаду она и вовсе стрелой пронеслась, по улочкам спящим, через усеянное растоптанными венками торжище, до окраины к крепкой приземистой избе с заросшим живучкой двориком.

Когда Фира спешилась, охлупень[13] наверху шевельнул деревянными ушами. Крыльцо под ее ногой не скрипнуло, а будто пропело радостно, поздоровалось; дверь отворилась сама собой, пропуская гостью в сени и дальше, в кут хозяйский.

Наставник Финн на скамье у окна сидел, пальцами по столу пустому стучал и к Фире не поворачивался. Точно как в день их знакомства.

Тогда Владимир притащил сюда десятилетнюю ведьму самолично, за шкирку, и велел набираться уму-разуму у того, кто знает толк в колдовстве.

– Финн – могучий колдун, от ледяных морей к нам пришел, – рассказывал великий князь, – служил мне верой и правдой, помог земли срастить, сердца людей усмирить, а взамен попросил только маленький домик и покой.

– Так зачем его тревожить? – упиралась Фира.

– Затем, что сила в тебе огромная, а ума – с семечко. Будешь сдерживать дар – разорвешься, а вот если совладаешь с ним… тогда и решишь, пользоваться аль совсем про него забыть.

И она нехотя вошла в избу северянина. Нахохленная, злая. В гневе своем даже забыла испугаться вида его диковинного: глаза вроде темные, но в них льдинки сверкают, а волосы белые-белые, на боках и затылке стрижены, зато на макушке целая копна в косу собрана. В остальном колдун был простым мужиком, ни высоким, ни низким, ни худым, ни толстым, с усами и бородой короткой, островатой и тоже белой, так что казался он Фире глубоким старцем.

Сейчас же она понимала, что за минувшие годы наставник ни капли не изменился, как не менялся, наверное, десятки десятков лет до этого…

– Не пойду, – произнес он, хотя Фира еще ни звука не издала.

Она вздохнула и начала говорить то, что велено:

– Великий князь призывает тебя…

– Я же сказал: не пойду.

– Финн…

Он наконец взглянул на нее, с головы до пят смерил взглядом, изогнул брови бесцветные, приметив мятое потрепанное платье.

– Твоя кровь? – спросил участливо.

– Руслана.

Фира ведь пыталась его поднять, привести в чувство… Жаль, исцелить рану сразу не додумалась, а то, очнувшись, он, конечно же, помощи ее не пожелал.

Наставник фыркнул и потерял к пятнам крови всякий интерес.

– Великий князь зовет тебя… – снова попыталась Фира и снова была остановлена.

– Я отдал великому князю все обещанное, – повысил голос Финн, – и взамен требую того же! Он слово дал: не приказывать мне боле.

– То не приказ ведь – просьба.

Он застонал, локтями в стол уперся и лицо в ладонях спрятал. Затем вскочил и заходил по горнице взад-вперед, забормотал:

– А я предупреждал… предупреждал в леса дикие не соваться, зверей вещих не трогать, грань заветную не истончать. Но зачем слушать старого колдуна, правда же? И зачем девок глупых учить не хватать что ни попадя и обряды брыдлые не проводить! А теперь, надо же, подавай им Финна. Финн – спаситель девиц!

Выдохся, остановился и опять на Фиру посмотрел, но теперь устало как-то, почти затравленно.

– Нельзя мне с навьими связываться, дочка. Они Людмилу уволокли, сама ведь понимаешь. И если сунусь, если хоть на версту подойду… и ее не спасу, и сам сгину.

– А если я?

Финн моргнул:

– Что ты?

– Если я сунусь – спасу?

Он помолчал. Обратно на лавку рухнул, за грудь схватился, будто замертво готов свалиться, но вместо этого вдруг захохотал.