Там чудеса

Вот мальки светящиеся, кружат, плещутся, в занятные узоры выстраиваются, и от мельтешения их на смуглой коже Черномора пляшут звезды. Вот появляется из-под камня клешня и, схватив незадачливую рыбешку, утаскивает ее в свое логово. А вот цветок, самый настоящий, с лепестками острыми, золотистыми, покачивается на толстом шипастом стебле, а в сердцевине его раковина, раскрытая и пустая.

Жизни на дне оказалось так много, и такой она была упоительно сказочной, немыслимой, что от восторга у Людмилы закружилась голова. И она не запомнила, в какой миг вдруг очутилась в объятиях Черномора и ощутила на губах соль и горечь его губ.

Подумала только: «Нет».

Но, верно, думать под водой не стоило, ведь если колдун говорил с нею без слов, то и слышал все прекрасно.

Море рухнуло на них, как из ведра выплеснутое, и в следующее мгновение Людмила уже стояла мокрая и дрожащая на мраморном полу перед закрытой лазорево-полосатой дверью. Потяжелевшие рубаха и сарафан облепили тело и обжигали холодом, волосы прилипли к щекам и в рот набились, а по плитам вокруг расползалась лужа стекающей с Людмилы воды.

– Ловка ты, княжна, – прозвучал голос Черномора уже не в мыслях ее, наяву. – За нос водить, разум туманить.

– Что? – просипела она, но вряд ли была услышана.

Черномор шагнул ближе, и еще, и еще, а Людмила, глядя в лицо его застывшее, заострившееся, хищное, отступала, пока в стену спиной не уперлась.

– Но в Правдоморе не обманешь, не слукавишь. – Он навис сверху, склонился близко-близко, усмехнулся. – Чего ж не хватило тебе? Подарков? Никому я не давал столько, сколько тебе. Внимания? Я не спускал с тебя глаз, не оставлял одну. Разговоров? Я душу перед тобой вывернул.

«Это когда?» – так и рвалось с языка, но Людмила его прикусила и губы дрожащие поджала, чтоб не расплакаться.

Если Черномор и впрямь «душу вывернул», то той души там с гулькин клювик.

– Я испугалась, – прошептала Людмила, и он улыбнулся шире:

– Хороша-а-а. – Затем покачал головой и отстранился. – Похоже, ошибся я. Не огонь в тебе плещется – то просто блики от холодного и бездушного стекла.

– Так отпусти, – не сдержалась она.

– Что?

– Отпусти, коли не нужна, коли не радую.

Черномор смотрел на нее один бесконечный миг, после чего отвернулся и прочь пошел, напоследок бросив:

– Какая б ни была, все равно моя. Не отпускаю.

От этих слов, таких знакомых, пропитанных мечтой и жаждой, под кожу въевшихся, затряслись и подогнулись колени. Людмила на мокрый пол сползла, затылком к стене прижалась и зажмурилась. Глаза жгло, но слезы пересохли, и рыдания как застряли в горле, так и остались там колючим комом.

«Ты просто помни, что моя

и я тебя не отпускаю…»

Вот он, твой дракон, забирай, пользуйся. Чего ж затосковала?

Людмила медленно голову набок свесила и посмотрела на свою лежащую на полу руку. На зажатые в ней небольшие серебряные ножны, которые бездумно, от страха, сорвала с пояса Черномора. На самоцветы в сверкающем перекрестье кинжала. На свое крошечное перевернутое лицо в самом крупном и самом багровом камне.

Вот и внутри нее все было так же перевернуто и скукожено. И так же обливалось кровью.

Губы все еще горели от неслучившегося поцелуя, щеки – от стыда за отказ свой, разум – от возмущения, ибо разве ж не вправе Людмила отказать? Пожалуй, это Навь сыграла с ней злую шутку, запутала, затуманила взор. Черномор был прав – ведь смотрела она, трогала, улыбалась, – но…

Боги, как же просто с ним ощутить счастье неистовое и как просто ему не угодить!

Оступиться.

В первый раз за это ее окунули в жижу черную. Во второй – в воду соленую.

Третьего Людмила ждать не собиралась.

Глава V

Терем был простой и сложный, высоченный, но будто приплюснутый, не то деревянный, не то каменный, с широким тяжелым крыльцом, заросшим корнями и вьюнком, и тощей кривой башенкой на макушке, на которой точно чешуйчатая шапка сидела двускатная крыша. Неказистый, но притягивающий взор, одновременно и добротный, и словно наспех из лоскутов сшитый.

На терем хотелось смотреть. И хотелось бежать от него, сверкая пятками, но, скорее, потому что из выжженной дочерна земли вокруг тут и там торчали ржавые обломки мечей, осколки колонтарей да обглоданные кости.

Пожалуй, в одном только обманчивом лунном сиянии Фира могла ничего и не заметить, но путевик в ее руке, будто в насмешку, медленно поворачивал «голову», и лучи света из пустых глазниц исправно озаряли одну страшную находку за другой.

Чудесное местечко. Приветливое.

Фира вздохнула, окинула взглядом темные окна, чуть посеребренные снаружи лунной дымкой, и отступила к вороному, с которого едва успела слезть.

– Едем дальше.

– Зачем? – Руслан, напротив, оставил Бурана у полусгнившей коновязи и приблизился к крыльцу. – Есть кто живой?!

Крик его вспугнул восседавшую на печной трубе сипуху, и она серой тенью растворилась в ночи, напоследок укоризненно похлопав крыльями.

Фира поморщилась:

– Когда кругом столько мертвых, с живыми встречаться уже не хочется.

– Ты опять…