Возрождение этой жизни у нас на глазах и на нашем экране — там, где быстро бежит красная точка, где мигают эти трепетания, которым мы только что дали свободу, где слышится это чарующее «бип-бип», — вызвали у нас почти детскую радость, ту самую, настоящую, немного наивную радость произошедшего впервые, как в то мое Рождество. В этой радости было что-то от удовлетворения исследователей, первопроходцев: как и они, во время операции мы ориентировались на месте, совсем не уверенные в благополучном исходе.
Все были заворожены чудом, совершавшимся на наших глазах. Никаких комментариев, только счастье. Я покосился на Созиньо и Адриано. В их глазах сияла гордость. Из-под масок сквозила победная улыбка. Они так мечтали об этой операции! Они так надеялись, что их институт сможет украсить этим трофеем свой герб!
— Дорогие мои, кажется, мы сейчас пишем новую страницу в истории «Институто»!
— О да! Это первое артериальное переключение в Мозамбике и одно из первых на африканском континенте вообще.
Я обожаю Созиньо. Он всегда умеет с блеском вписать каждый подвиг в историю.
— Родители не решались ехать в Йобург.
— Да, — продолжал он, — в Южной Африке такое делают, но довольно редко, и я думаю, что это единственная страна в черной Африке, где проводили артериальное переключение. Так вот теперь мы вторые!
Через три четверти часа разрез был закрыт.
Капелька воды и эффект бабочки в одном!
Вот эта капелька — еще вчера летевшая так низко и так далеко от вершины хребта. А сегодня — перенесенная в последний момент на сторону жизни. Целая судьба, преобразованная этой операцией.
Кропотливая четырехчасовая работа, добрая половина которой выполнена с предельной концентрацией. Конечно, это был трудный период, но он смехотворно мал по сравнению с теми часами, днями, годами, которые ждут впереди.
Один взмах крыльями, чтобы взлететь к полной, напряженной и долгой жизни.
Всего один взмах — не более!
Дугласа привезли в отделение интенсивной терапии. Весь персонал торжественно ждал его. Его кроватку окружал ореол восхищения.
Беатрис уже сообщила родителям об успехе операции. Мы встретились с ними все вместе. Я не понимаю португальского, но пыл Созиньо и влажные искорки в глазах родителей говорили со мной на языке, понятном всем. Они долго жали мне руку, произнося бесконечную речь. Созиньо начал переводить. Я знаком показал, что это не обязательно, я все понял.
И я знал, что понял эту речь во всех подробностях: реакции родителей и благодарности всегда одинаковы, где бы это ни происходило, на каком бы языке ни говорили.