Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Доминик отвечает за анестезию и реанимацию в интенсивной терапии. Огромная ответственность. К тому же она была первопроходцем в этой африканской одиссее, она уже была здесь, когда мы еще не знали «местности». За время всех наших командировок она проделала титаническую работу и может так же обоснованно, как и я, судить о нашем уровне. Если я не почувствую, что она полностью готова отступить от наших принципов, полностью согласна пуститься в эту авантюру, я откажусь от этой операции и предоставлю ребенка и его родителей их печальной участи.

— Меня пугает не перегрузка в работе, а наша эффективность. Достаточно ли ее, чтобы мы позволили себе оперировать транспозицию здесь? С нашими средствами? Вот что мне не дает покоя.

В ее глазах и голосе обезоруживающе соединяются убедительность и мягкость. В них не было никакого отрицания, а всего лишь реальные опасения. В тишине, которая после ее слов стала еще более глубокой, она продолжала почти шепотом:

— Потому что, если у этого ребенка нет особых шансов пережить операцию и ее последствия, с тем же успехом можно оставить все как есть. С тем же успехом можно дать Природе закончить дело — очень грязное дело — и помочь другому ребенку, у которого перспективы лучше.

Под деревом повисло неловкое молчание. Но зато оно привело в порядок наши мысли, которые слишком быстро понеслись звать на подвиг. Я подхватил:

— В этом-то и состоит наша дилемма.

А потом было еще одно памятное переключение. На этот раз в Цюрихе. Нечто вроде посвящения.

Был канун Рождества. Ребенок только что родился, и его кровь плохо насыщалась кислородом. Мы должны были срочно его прооперировать. У меня начинался отпуск, но, так как мне обещали неизбежную «большую премьеру», я вернулся в больницу.

— Вы уверены? — подзадорил меня Турина. — Эта операция может испортить вам Рождество.

Все прошло просто замечательно. А я чувствовал себя легким, воздушным. В течение нескольких дней мне казалось, что я хожу, не касаясь земли. Конечно, я был счастлив, что сумел дать такое прекрасное будущее этому ребенку. Но, откровенно говоря, прежде всего мой восторг вызывал технический подвиг, который я совершил так отважно. И уверенность, что я победил что-то вроде индийского кастового ограничения, вошел в закрытый клуб настоящих кардиохирургов. Правильных.

Это был один из самых прекрасных праздников Рождества в моей жизни.

Наши метания отзывались и в наших жестах. Хасан ковырял ногой камешек, Барбара покусывала губу, Доминик переминался с ноги на ногу. Созиньо и Адриано, которые очень хотели бы, чтобы эта премьера однажды прошла у них, скромно молчали, чтобы не оказывать на нас ненужного давления. Мы как присяжные в суде в момент вынесения приговора. Не подлежащего обжалованию.

И все же я чувствовал, как общее желание рискнуть, желание помочь этому ребенку, одерживает верх. У каждого, в том числе и у Доминик. Наши глаза встретились. Ее взгляд почти извинялся за то, что она напомнила нам эти истины. По ее кивку и едва заметной улыбке я понял, что она готова. Что ж:

— Вот что я предлагаю. Сначала проверим, есть ли у нас все необходимые материалы, чтобы провести эту операцию, так как мы не предусматривали ниток и канюль для таких малышей. Если все это есть, то вперед. Согласны?

Всеобщее одобрение. И удовлетворение. От того, что победило именно это решение. И это приятно, и даже более чем. Но я еще немного притормозил их:

— И последнее условие.

Все снова повернулись ко мне в некотором замешательстве.

— Если мы решаемся на эту операцию, нужно сохранить установленную программу, то есть по-прежнему две операции в день. Короче говоря, этот ребенок занимает одно операционное место, а не два. Мы знаем, что эта операция будет длиться дольше и реанимация потребует больше усилий, чем обычно, но мы все же выполним всю нашу программу. Этот ребенок займет место какого-нибудь другого, не столь тяжелого. В этом плане проблем нет. Но нельзя, чтобы он занимал место двух других детей, потому что тогда получится, что мы неэффективно распорядились командировкой.