Платок замелькал быстрее и набух от слез. Я сделал паузу, чтобы они могли немного прийти в себя от натиска со всех сторон, и стал объяснять с самого начала:
— Бастьен страдает от врожденного порока, который за несколько недель чудовищно ослабил его сердце. До такой степени, что оно даже остановилось от изнеможения.
Они слушали меня с несколько ошарашенным видом. Я ощущал, что взял тон, не соответствующий их ожиданиям. Они желали бы услышать слова поддержки, тогда как я, из-за нехватки времени, стремился оставаться в научной плоскости, где сейчас было проще вести переговоры.
— Перед нами две проблемы. Мы должны сначала исправить порок, а затем сделать все, чтобы его сердце набралось сил.
Я взял листок бумаги. Несколькими штрихами я изобразил сначала неправильное расположение этой коронарной артерии, затем предполагаемую коррекцию, то есть ее перенос на аорту. Эти два рисунка, раскрывающие причину их несчастья, привлекли их внимание. Отец кивнул. Затем бесцветным голосом спросил:
— А после этой операции его сердце сможет работать снова?
— Мы в этом не уверены. Но его спасение в этой операции. Если мы не попытаемся сделать ее, у нас нет никакой надежды. Если операция пройдет успешно, то появляется шанс, но все равно нет никакой гарантии.
— И что тогда произойдет?
Это мама отважилась задать вопрос.
— Если сердце не восстановится и останется слабым, придется воспользоваться искусственным, которое даст нам больше времени для возможного восстановления…
Я не решался дальше описывать сценарий, который еще больше расстроит их. Но все же рискнул:
— Если его сердце все равно будет слишком слабым, останется только одно решение. Заменить его с помощью трансплантации.
Эти последние слова, прозвучавшие страшно, почти враждебно, снова исказили ее лицо. Она закрылась платком. В ее рыданиях слышались упреки:
— Мы же регулярно наблюдались у педиатра, а он ничего не увидел! Ничего нам не сказал! Как такое возможно? Бастьен такой живой и веселый ребенок.
Я чувствовал себя беззащитным перед ее горем и жалобами. Я не хотел приводить возражения, которые только усилят ее боль, но мне бы хотелось, чтобы она не чувствовала себя виноватой в несчастье ребенка. Я осторожно произнес:
— Это врожденный порок, который может развиваться и нанести огромный ущерб так, что никто ничего не заподозрит. В этом никто не виноват. Ни вы, ни даже ваш педиатр.
Новые рыдания. Муж склонился к ней, обнял, положил руку ей на плечи. Она прижалась к нему, ища защиты. Я выждал, пока пройдет буря.
— Я возвращаюсь в операционный блок. Там все должно уже быть готово. Конечно, мы оставим аппарат искусственного кровообращения на несколько дней. Миокарду понадобится это время, чтобы восстановить силы. Поэтому не пугайтесь, когда увидите сына этим вечером: вокруг него будет много трубок, много приборов и много народа.
Они выдохнули сдержанное «спасибо». Медленно встали, словно под грузом своей беды, и направились к двери согласным шагом.