Кристоф надел халат и перчатки. Он первым берется за дело. Коллега из спасательной службы, который проводил массаж, отступил, чтобы освободить ему место. Мы попрощались с ним кивком и сдержанным «хорошо сработано, спасибо». Я быстро продезинфицировал грудную клетку ребенка, и Кристоф возобновил нажатия, уже в более стерильных условиях. С пришедшей на помощь операционной сестрой Сарой мы наклеили стерильные салфетки вокруг грудины, обходя его руки, активирующие кровообращение. Столик с инструментами прикреплен к носилкам. Мы готовы сделать разрез.
— Кристоф, теперь я!
По этому сигналу он убрал руки, оставляя мне пространство. Одним движением скальпеля я рассек кожу по всей длине грудины. Прижег электрокоагулятором несколько кровоточащих точек и отступил, освобождая коллеге место. Он продолжал сжатия, на этот раз прямо на ране.
Между двумя массирующими движениями прошло не более двадцати секунд. Двадцать секунд, во время которых кровообращение вдруг застыло, органы не орошались кровью. За это время огонек жизни и каждой клеточки в отдельности на мгновение стал еще меньше.
И еще синее.
Я проверил работу пилы для грудины. Ее тонкое лезвие с мелкими зубчиками работало на нужной скорости.
— ОК, go![37]
Кристоф снова остановился. Я рассек грудину посередине снизу вверх и вставил расширитель, который подала Сара. Перикард рассечен. Показалось сердце. Оно расширено. Несколько попыток сокращения. Скорее дрожание волокон, без всякой координации. Тревожным был его тусклый цвет: от сероватого до темно-коричневого. Это цвет тяжелой асфиксии. Цвет агонии. Я немедленно начал внутренний массаж. Два пальца сверху, два пальца снизу сердца. И сжимать. Я чувствовал, как кровь выбрасывается в тело при каждом сжатии, как сердце снова наполняется кровью при расслаблении. Такой массаж наиболее эффективен. С таким ускорением кровообращения и интенсивной оксигенацией огонек жизни наберет сил, окрасится в более теплые цвета. Миокард тоже оживал. За несколько минут он посветлел до желто-коричневого. Появился легкий блеск. Исчез оттенок предельного страдания. Пора сделать попытку новой дефибрилляции. Получив заряд энергии, клетки сердца, возможно, будут в состоянии снова заработать.
— Внутренние электроды! Разряд — двадцать джоулей!
Я слышал, как дефибриллятор заряжается с нарастающим стоном. Поместил электроды по обе стороны сердца. Щелчок выключателя.
Разряд! Сердце свело судорогой. Две секунды оно было оглушено и неподвижно, затем, словно собрав всю свою энергию, снова сжалось в мощном сокращении. Линия на мониторе электрокардиографа, вначале ровная, отозвалась на эту волну. Второе сокращение, затем, с некоторой задержкой, третье. Я раздумывал, не продолжить ли массаж, но сокращения продолжались, уже в хорошем ритме. Согласованные, эффективные и все более сильные. Палец на аорту. Давление поднялось. Инъекция адреналина, чтобы еще повысить его. И еще несколько, чтобы поддержать, так как оно склонно быстро падать.
Это известный сценарий: все еще слабое сердце реагирует под напором некоторых стимуляторов — адреналина, кальция — как лошадь в агонии поднимается под ударами плети. Этот героический подъем длится совсем недолго, пока обессиленное животное не упадет совсем, в смертельном изнеможении. У таких измученных сердец похожие реакции. Они могут сделать усилие, чтобы потом рухнуть окончательно.
И все же тактически эта храбрость важна. То, что сердцу удается на несколько минут самостоятельно обеспечить кровообращение, позволяет мне ввести канюли в нужных условиях, чтобы подключить аппарат искусственного кровообращения. Это осторожное и точное действие трудно осуществить во время массажа сердца, когда все структуры сотрясаются неравномерными толчками.
В рекордное время канюли введены, воздух из них выпущен, они подсоединены к аппарату.
— Томи, порядок? Вперед! Включай на полную.
— Поехали.