Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе

Вот некий голландский эксперт сокрушается о том, что его сограждане не поняли украинцев. Текст выдержан в стилистике памятной фразы: «Россия, ты одурела», только вместо России — Голландия. А вот г-н Яременко, как услужливо подсказывает биографическая справка сбоку, — «Дипломат, экс-генконсул Украины в Стамбуле, глава правления «Майдан закордонних справ». Г-н Яременко сообщает: «Достаточно скоро мы непринужденно улыбнемся голландским организаторам референдума и покажем вкусный фак их российским вдохновителям». Представляю, как закорежило бы местную медийную либерастню вроде Ксении Очередь-в-Макдональдс Лариной, используй в России провластный/околовластный деятель аналогичную лексику. Но дальше — фееричнее: «Думаю, основные уроки голландского референдума должны быть в другом — инструментами демократии (плебисцит, волеизъявление) нельзя пользоваться безответственно, манипулятивно. Это должны понять голландцы».

Молодая украинская демократия учит демократии Европу. Картина, достойная кисти великих голландцев, хотя, скорее, малых.

* * *

Егор Просвирнин, главный редактор известного ресурса «Спутник и Погром», подверг на своей Фейсбук-странице оглушительной критике интервью режиссера Эдуарда Боякова журналу «Фома». Особо досталось симпатиям заслуженного театрального деятеля к общинности и коллективизму. Тот факт, что для Егора индивидуализм, причем в его самых радикальных формах, является главным фетишем наряду с атеизмом и трансгуманизмом, известен давно. Не совсем, правда, понятно, как эта индивидуалистическая одержимость сочетается с вечными его огорчениями относительно разобщенности русского народа, чьи молодые представители даже не могут дать в армии отпор сплоченным инородцам. Задал Егору вопрос по поводу данного парадокса, но ответа ожидаемо не получил. Легче и соблазнительнее всего списать вопиющее противоречие на мировоззренческую шизофрению, однако я привык верить в людей и надеюсь, что диалектическое снятие где-то имеется.

Как по мне, так в русской жизни частное с общим прекрасно уживаются и без особой нужды в диалектике. Не раз уже писал об этом. Взять, допустим, такое явление, как массовый героизм, — очень к месту здесь будет цитата из прекрасной книги Федора Нестерова «Связь времен»: «Героизм в его классическом понимании всегда есть исключение из правила. Герой совершает непосильные простым смертным деяния. Он возвышается над толпой, которая служит пьедесталом для его неповторимой личности. Но такая компания вряд ли подходит скромному Ивану Рябову (простолюдину-герою Северной войны. — С. С.), и на пьедестале он должен чувствовать себя не слишком удобно. Со времен Петра понятие героизма все же вошло в обиход русской мысли, но при этом оно обрусело, потеряло первоначальную исключительность. Антитеза между героем и толпой как-то незаметно стерлась, и на ее месте появилось маловразумительное для европейца словосочетание “массовый героизм”, то есть что-то вроде исключения, которое одновременно является и правилом. Это всего лишь один из примеров того, как в одни и те же слова люди Запада и русские люди вкладывают весьма различное содержание». Или обратный пример. В Великую Отечественную войну было много и летчиков, совершивших таран вражеской техники и живой массы, и солдат, закрывавших телом вражескую огневую точку, да и летчиков-ампутантов в итоге набралось несколько. Но в историю в первую очередь вошли конкретные Гастелло, Матросов и Маресьев, ставшие персонификацией, олицетворением определенных подвигов.