Там, где начинается синева

Внезапно им овладело великое смирение. Он был хмурым, глупым и тщеславным. Он высокомерно кричал на Красавицу, как шумный турист в каньоне, и единственным ответом после долгого ожидания было слабое эхо его собственного голоса. Он стыдливо думал о своих глупостях. Какая разница, как вы называете Бога или какими словами вы восхваляете Его? В этой новой чужой стране он спокойно примет все так, как есть. Смех Бога был слишком странным, чтобы понять его.

Нет, ответа не было. Он был проклят вдвойне, ибо превратил истину в простую забаву интеллектуальных загадок. Разум, подобно вращающемуся маховику из усталой стали, постепенно разрывался от конфликта стрессов. И все же: каждое равновесие было противостоянием сил. Вращение, если оно достаточно быстрое, создает удивительную стабильность: он видел, как гироскоп может балансировать под явно невозможными углами. Возможно, так было и с разумом. Если он вращается на высокой скорости, он может наклониться прямо над пропастью, не разрушаясь. Но неподвижный разум – он подумал о епископе Борзом – должен держаться подальше от края. Попробуй подтолкнуть его к краю, он в панике начнет бредить. Каждый разум, весьма вероятно, знает свои собственные слабости и делает все возможное, чтобы защитить их. Во всяком случае, это было самое великодушное толкование. Большинство умов, несомненно, были обеспокоены на высоких постах. Они сомневались в своей способности удержаться от прыжка. Сколько костей тонких умов белело у подножия теологического утеса. Казалось, это был пустынный и зимний берег. На холмах лежали пятна снега, леса были голыми и коричневыми. Перед ним открылась гавань с бутылочным горлышком. Он уменьшил скорость двигателей до предельно низкой и весело заскользил через пролив. Он беспокоился, как бы его навигация не оказалась не соответствующей случаю: он не хотел опозориться на этом последнем испытании. Но все, казалось, устроилось само собой с зачарованной легкостью. Крутой выступ земли представлял собой естественный пирс с пнями деревьев для кнехтов. Он позволил судну мягко выйти за пределы пятна, развернул пропеллеры как раз в нужное время и аккуратно попятился рядом. Он передвинул ручку управления, чтобы ЗАКОНЧИТЬ С ДВИГАТЕЛЯМИ; проворно сбежал по трапу и сошел на берег. Он пришвартовал судно спереди и сзади и повесил защиту, чтобы предотвратить натирание.

– Первое, что нужно сделать, – сказал он себе, – это узнать, где находится эта земля, и выяснить, обитаема ли она.

Склон холма, возвышающийся над водой, обещал ясный вид. Стерня была сухой и морозной, после теплых дней на море холод пробирал до костей; но какой эликсир воздуха!

– Если это необитаемый остров, – подумал он, – то это будет славное открытие. Его сердце было переполнено предвкушением. Странный чужой вид в пейзаже, подумал он; совершенно непохожий ни на что. Внезапно, там, где холм выгибался на фоне жемчужного неба, он увидел поднимающуюся узкую нить дыма. Он остановился в тревоге. Кто это может быть, друг или враг? Но нетерпеливое возбуждение толкало его вперед. Сгорая от любопытства, он поспешил на вершину холма.

Дым поднимался от небольшого костра из хвороста в защищенной чаще, где чудесное существо, которое на самом деле было довольно оборванным и грязным бродягой, готовило на огне банку тушеного мяса.

Гиссинг встал, дрожа от волнения. Радость, какой он никогда не знал, пронзила все его тело. Он бежал, крича от радости и ужаса. В страхе, в страсти любви, знания и понимания он унижался и тосковал перед этим чудом. Он смеялся, прыгал и кланялся. Когда первый порыв закончился, он положил голову на колено этого существа, устроился там и был доволен. Это был непостижимый идеальный ответ.

– Вот черт! – Сказал озадаченный бродяга, поглаживая уткнувшуюся в него голову. – Это псих. Может быть, он заблудился. Можно подумать, он никогда раньше не видел человека.

Он был прав.

А Гиссинг сидел тихо, его горло покоилось на грязном колене очень старой и пряной штанины.

– Я нашел Бога, – сказал он.

Вскоре он подумал о корабле. Не стоит оставлять его так ненадежно пришвартованным. Неохотно, много раз оборачиваясь назад, с сердцем, полным славы, он покинул бродягу. Он подбежал к краю холма, чтобы посмотреть вниз на гавань.

Перспективы были загадочно изменены. Он изумленно уставился вниз. Что это были за тополя, поднимающиеся голыми в яркий воздух? В них было что-то знакомое. И этот маленький домик за ними… он растерянно уставился на него.

Огромная сверкающая ширь океана уменьшилась до округлости крошечного пруда. А Померания? Он наклонился, потрясенный вопросами. Там, рядом с берегом, была маленькая деревянная дощечка, детская игрушка, грубо сделанная в форме корабля: две щепки для труб; красные и желтые матовые листья для флагов; увядший цветок кизила для пропеллера. Он наклонился ниже, с кружащимися мыслями. В чистой прохладной поверхности пруда он видел зеркальное небо, более глубокое, чем любой океан, прозрачное, бесконечное, голубое.