Там, где начинается синева

Он втайне надеялся на случайного пирата и внимательно осмотрел морскую кромку в поисках подозрительных топселей. Но океан, как он заметил, не был переполнен. Они шли день за днем в одинокой широте незапятнанного цвета. Корабль, всегда плывущий в центре этого бесконечного диска, казалось, странным образом отождествлялся с его собственным странствующим духом, внимательным к сути вещей, бдительным в точке, которая по необходимости была для него сутью всего сущего. Он бродил по мудро упорядоченным коридорам Померании и находил ее все более и более волшебной. Она шла и шла с какой-то своей странной настойчивой жизненной силой. Сквозь скрипки на шлюпочной палубе доносилось горячее маслянистое дыхание и ровный стук ее пылающего сердца. От внешнего края до ястребиной норы, от туннеля шахты до вороньего гнезда, он исследовал и любил ее. Во всей ее гордой, верной, послушной ткани он угадывал честь и ликование. Балансируя на грани неопределенности, она была уверена. Выпуклость его начищенных до белизны палуб, длинная, чистая поверхность ее корпуса, вогнутая вспышка ее носа – в чем была удивительная радость и правильность этих вещей? И все же гротескные пассажиры рассматривали ее только как транспортное средство, чтобы спокойно доставить их в какой-нибудь шумный док. Дураки! Она была прекраснее всего, что они когда-либо увидят снова! Он жаждал бесконечно вести ее к этому недостижимому периметру неба.

На суше были определенные горизонты, даже разочаровывающие, когда их достигали и исследовали; но здесь горизонта вообще не было. Каждый час он скользил и скользил по темному шару моря. Он потерял счет времени. Трепетное покачивание "Померании", неуклонно взбирающейся на длинные лиги; ее благородный бак, торжественно поднимающийся к небу, а затем спускающийся с серьезной красотой в расстилавшуюся пену берилла и сугробов, казалось, сливался с ритмом его пульса и сердца. Возможно, в его последней загадке для теологического шкипера было нечто большее, чем просто изобретательность. Действительно, подсознание узурпировало его. Здесь он был почти счастлив, потому что почти не знал жизни. Все было синим, пустым и отстраненным. Море – великий ответ и утешитель, ибо оно означает либо ничего, либо все, и поэтому не нужно дразнить мозг.

Но пассажиры, хотя и не обращали на это внимания, начали роптать; особенно те, кто держал пари, что "Померания" пришвартуется на восьмой день. Сам мир, жаловались они, был создан за семь дней, и почему такому прекрасному кораблю потребовалось больше времени, чтобы пересечь сравнительно небольшой океан? По-городски, за кофе и маленькими четверками, Гиссинг спорил с ними. Они уже в пути, возразил он, а затем, как гипотетический случай, спросил, почему один пункт назначения стоит посетить больше, чем другой? Он даже процитировал Шекспира по этому поводу: что-то о “портах и счастливых гаванях” – и ему удалось на некоторое время переломить ход разговора. Упоминание о Шекспире подсказало некоторым дамам, что было бы приятно, теперь, когда они все так хорошо знали друг друга, поставить несколько любительских спектаклей. Они пошли на компромисс, играя в шарады в салуне. В другой вечер Гиссинг развлекал их фейерверками, которые были очень красивы на фоне темного неба. Для этой цели он использовал аварийные ракеты, звездные снаряды и цветные вспышки, к большому огорчению Дэйна, стюарта, который отвечал за эти вещи.

Мало-помалу, однако, ворчливые протесты пассажиров начали утомлять его. Кроме того, он получал краткие записки от главного механика о том, что в бункерах кончается уголь и что в отделе навигации, должно быть, что-то не так. Это казалось очень неразумным. Пристальный взгляд мистера Пойнтера постоянно изучал горизонт, как будто он хотел убедиться, что узнает его, если они снова встретятся. Даже капитан Скотти однажды пожаловался, что запасы свежего мяса иссякли и что стюард принес ему консервированную говядину. Гиссинг решился на решительные меры.

Он предупредил, что в связи с возможной опасностью со стороны пиратов на следующий день будут проведены общие учения на лодках, не только для экипажа, но и для всех. Он немного поговорил об этом в салуне после обеда и довел свою аудиторию до полного энтузиазма. Это было бы лучше, чем любые любительские спектакли, настаивал он. Все должны были вести себя так, как будто их постигла внезапная беда. При желании они могли бы составить лодочные группы по принципу конгениальности, чтобы добраться до лодок без паники и беспорядка, отводилось бы пять минут. Им следует подготовиться так, как будто они действительно собираются покинуть тонущий корабль.

Пассажиры были в восторге от идеи этого нового развлечения. Каждая душа на борту, за исключением капитана Скотти, который заперся и не хотел, чтобы его беспокоили, была должным образом оповещена об этом событии.