«Тогда бодхисаттва Авалокитешвара дал обет избавить мир от страданий, и долго трудился, стараясь помочь всем живым существам. Но страданий оставалось так же много. Бодхисаттва увидел это, и от боли его голова разорвалась на одиннадцать частей, а тело – на тысячу. Но будды решили, что так не должно быть, и возродили Авалокитешвару с одиннадцатью головами и тысячей рук… – Мона захлопнула книгу. – Так вот, если ты не перестанешь строить из себя святого, я лично позабочусь, чтобы твоя голова тоже раскололась на одиннадцать частей. А лучше – сразу на тысячу. И вряд ли тебя кто-нибудь сможет возродить».
16. Решение
Поздним вечером Шэн вышел в парк. Психологу не спалось, и занять себя ничем не получалось, а просто сидеть дома сейчас было тяжело.
«Почему именно теперь, мастер?..»
Было совсем тихо, погода стояла морозная, но безветренная – ни шелеста деревьев, ни шороха. Редко бывает так в последние осенние дни.
«Почему?..»
Не услышишь ответа. Только – «Не печалься».
«Я знаю, что не нужно, но…»
«Ты можешь.»
Да, он может. Должен. Должен справиться с чувством потери, которое, несмотря ни на что, неизбежно появляется в сердце.
– Мастер!
На рассвете к нему в квартиру ворвался Йонне. Дверь была не заперта, даже приоткрыта, что позволило Силверу не стучать. Ещё из коридора он увидел, что Шэн не спит, а стоит, глядя в окно.
Значит, он, Йонне, тоже почувствовал, одним из первых. Значит… Да, это много значит.
– Мастер!..
Шэн обернулся и приложил палец к губам.
Йонне тяжело дышал. Наверное, вскочив с постели, в спешке нацепил первую попавшуюся одежду и прибежал бегом.
– Вы знаете. Конечно, вы уже знаете… Но почему мастер Дамо решил… решил уйти? – голос Силвера срывался от волнения.
– Так надо, Йонне. Всему есть своё время. Мы его решение должны уважать.
Что ещё он мог сказать своему ученику?..
– Но ведь мастер Дамо не хотел уходить, пока не произойдёт какая-то важная перемена. Разве…
– Может быть, в этом всё дело? Может, иначе мы ничего и не заметили бы? Стоит подумать, правда?
К полудню о решении мастера Дамо знали уже все. Три дня никто не входил в дальнюю комнату в цокольном этаже Воздушного дома, в которой находился кольцевой компьютер, ставший пристанищем для разума психолога. На четвёртое утро первым дверь комнаты открыл Шэн, а после него заходили и многие другие. Подставка, на которой стояло белое с серебристым кольцо, осталась на месте. Рядом на полу лежало несколько проводов, оканчивающихся разъёмами. Но сам компьютер бесследно исчез.
Шэн был уверен, что за это время произошло ещё одно исчезновение. Но не в Каране, а далеко отсюда, в Сейпио. Оно должно немного отличаться от катакаранского, потому что Ида Кин жила в собственном теле. Но эти отличия – только внешняя сторона.
А Йонне Силвер следующей ночью говорил во сне с человеком, которого видел впервые, но – узнал.
Этому человеку исполнилось много лет, но назвать его стариком никому не пришло бы в голову. Его облик Йонне хорошо запомнил: высокий рост, поседевшие волосы, тёмные проницательные глаза и добрая улыбка.
Кажется, разговаривали они довольно долго. Когда же для мастера настало время идти, Йонне не смог за ним следовать. Стоял и смотрел, как удалялась от него фигура в чёрных одеждах. На полдороге к горизонту рядом с этой фигурой появилась ещё одна, в зелёном. Это была женщина. Задержавшись на мгновение, она оглянулась через плечо. Силвер знал, что она ему улыбается. Потом женщина продолжила путь, и оба, она и мастер, исчезли в светлом тумане.
Всё это тоже запомнилось. А вот весь разговор забылся. Напрасно Йонне пытался отыскать в своей памяти хоть фразу, хоть одно слово.
– Чёртовы антидоминанты! – Патроклос сердито раздавил окурок в пепельнице-ракушке. – Ты бы видел, Йон, что они устроили!
– Я-то видел. А вот тебе пока лучше бы дома посидеть.
– Иди ты. Я не хрустальная ваза.
Уже пятый день в городе творились беспорядки. Не повсюду, конечно – в Эстхелминге и восточных секторах Миддэла. В остальных районах «активная предвыборная агитация» запрещалась.
К антидоминантским акциям протеста присоединялись все недовольные, кто никогда не решился бы выступить против официальной власти в одиночку. Совсем другое дело – в толпе, где никто не несёт ни за что ответственности.