Там, где ночуют звезды

Но бывает: проходишь мимо нищего, а за тобой гонится мысль, будто молния-жеребёнок за облаком: хочешь вытащить из себя давний грех, как занозу. Тогда ты останавливаешься и роняешь перед нищим металлическую каплю. Успокоил свою совесть — и всё. И ушёл. Не сказав ни слова. Не улыбнувшись.

Стоит ли отрицать? Я тоже редко улыбаюсь нищим. Даже в ответ на их улыбки, хотя и отвечаю на приветствия скелетов. Так оно было, долго ли, коротко ли, пока… Пока надзирающий за моим пером не решил, что я должен написать этот рассказ.

И не создал для меня нищего в синих очках.

2

Нищий в синих очках появился на моей улочке, около красного, как солнце на закате, почтового ящика, который я уже не один год кормлю, словно живое существо, своими друзьями и недругами. Может, нищий давно тут стоял и просил милостыню, а я видел его раньше, но вдруг я его увидел. Видеть и увидеть — далеко не одно и то же.

Это случилось так.

Утром я торопливо вышел из дому, чтобы отнести в почтовый ящик ещё тёплое письмо. Улицы были пусты, не успели наполниться паром человеческих тел. Две птицы распевались со сна.

Я уже поднёс конверт к заржавленным губам ящика, как вдруг из-за него раздался голос.

— Жестяному болвану подаём, а нищему нет? — спросил кто-то на моём родном идише.

Тогда я и увидел его в первый раз. Так из тумана выплывает дерево.

Кроме синих очков, в памяти вскоре нарисовалась бородка, похожая на редьку, только что вытащенную из земли.

А очки, о чём они напоминают? О двух осколках синего стекла, которые я нашёл в детстве. Никакое сокровище не обрадовало бы меня сильнее.

Пусть ящик сегодня поголодает, решил я. Даже хорошо, что слова нищего стали тому причиной: я написал письмо сгоряча, по-мальчишески несдержанно, приревновав образ, который я люблю. И если бы, не дай Бог, железный болван всё-таки проглотил моё письмо, пришлось бы бросить внутрь горящую спичку

Я разорвал конверт на мелкие кусочки, и ревность во мне тоже исчезла. Но вместо благодарности с моего языка соскочила иголка и кольнула нищего в синих очках:

— В такую рань уже на работе?

На его лице сверкнула костлявая улыбка:

— Лёгкая жизнь только у мёртвых. Если бы живые знали, кто я, ко мне приезжали бы аж из Гонолулу.

— Допустим, я из Гонолулу. Но давайте сперва познакомимся. — Я протянул ему руку. — Меня зовут…

— Нищему и палачу руки не подают, а если и подают, то с монеткой. — Опять сверкнула костлявая улыбка.

К сожалению, в карманах у меня было пусто. Но нищий в синих очках меня пожалел:

— Порядочный человек принесёт долг на дом. Вот моя визитная карточка.

Тем временем город начинал шевелиться. Со стен осыпался кирпич и превращался в спешащих людей. Машины тасовались, как карты. Солнце поднялось до седьмого неба.

Ни завтра, ни послезавтра я не увидел нищего возле почтового ящика и уже начал думать: галлюцинация, кошмар. Но вдруг нащупал в кармане визитную карточку:

Гораций Аделькинд

Философ и мыслитель

И улица. И номер дома. И в тот же вечер я отправился к нему с визитом.

3

Нет, адрес, вопреки моим подозрениям, оказался настоящий. И сам философ и мудрец, элегантно поклонившись, пригласил меня в комнату. Сейчас он выглядел несколько иначе: он был в широкой пелерине, на макушке ермолка, расшитая серебряной ниткой. Синие очки, отражая свет лампы на потолке, лежали поверх стопки бумаги на журнальном столике.

— Теперь я не нищий, так что могу пожать руку, — просвистел он. — И давай сразу на «ты». Не люблю на «вы». Идиш восхитителен, но хвала святому языку: на нём всегда на «ты»[30], хоть с нищим, хоть с принцем.

Он пододвинул мне кресло-качалку:

— Коньяк или стаканчик мудрости?

— Пожалуй, стаканчик мудрости, только покрепче! — Кресло закачалось подо мной. — Но перед тем как мудрость обожжёт мне ухо, задам один вопрос: к чему эта комедия? Притворяться нищим?

— Одного стаканчика мудрости тебе маловато будет. — Он согнулся в кресле напротив. — Каждый человек рождается в маске: кожа — это маска, а он ещё без конца надевает новые маски, чтобы скрыть под ними старые. Если бы я не притворялся нищим, то был бы нищим на самом деле.

— Не вижу логики.

— Логика плюс логика равняется демагогия! Ты — и вдруг такой вопрос. Это всё привычка. Привыкни, и ты орёл. Если бы у людей было по семь ног, мы оба были бы несчастными калеками. Человек — не космическое животное, как учит мой коллега Шопенгауэр, человек — это космический человек, как учит Гораций Аделькинд. А космический человек, классическим примером коего я являюсь, должен менять маску не только на лице. Должен менять, чтобы его не нашла смерть. Если это называется у тебя комедией, то это твоя личная трагедия. Давай-ка заново перемешаем карты: если бы я не побирался на улице, твои зрачки вычеркнули бы меня из картины и ты бросил бы таки письмо в почтовый ящик. Знаешь, что бы тогда случилось?

— Я бы себя живьём сгрыз.

— При такой пище вы оба умерли бы с голоду: и ты, и она.

4

Два кресла, и мы в них — нос и корма корабля — качаются на вздыхающих волнах. Бывший нищий в синих очках и теперешний философ и мыслитель Гораций Аделькинд плещет веслом: