Внучата Лапкиной подошли к забору. Там стояли рейки. Мальчик взял одну, девочка сразу — другую. Помахали ими в воздухе. Подумали. Похлопали рейками об землю, сначала мальчик, потом, поглядев на него — девочка. И опять подумали. Потом пошли в наступление на внука Бочии. Но тот тоже схватил рейку, и началось сражение. Оно длилось не более минуты. Внук Бочии быстро загнал малышей в прачечную. Раздались жалобные восклицания. А победитель вернулся на середину двора и топнул ногой в том месте, где вода, стекающая из водосточной трубы, сделала себе канавку.
— Акамде чеми эзо![65]
Детишки подошли с инспекторским видом к канавке, посмотрели на застывшую, как пограничный столб, ногу и дружно выдохнули:
— Нет!
— Хо![66]
— Нет!
— Хо!
— Акамде эзо чемия! — взмахнул воинственно рейкой внук Бочии.
— Держи карман шире! — хором вскричали малыши.
Рейки в руках мальчиков заколыхались, девочка взвизгнула. Тетя Адель, уходя на службу, звонко рассмеялась:
— Эрнест, что это тут за события?
— Это, понимаешь, борьба за сферы влияния. А ну-ка, детвора, — обратился он к детям, — помогите лучше мне.
Дети послушались, но продолжали спорить.
— Какие смешные, — удивилась я, — как странно они играют?
— И вы так с Лялькой двор делили, — сказал папа.
— Правда?
— А ты забыла? Сейчас вот починим забор. Не так давно через него лазили ваши предшественники, — сказал папа детям и лукаво поглядел на меня. Но дети смотрели на меня как на чужую и, не ответив на мою приветливую улыбку, стали охотно помогать моему отцу.
Опять сделалось грустно — ушло детство. Ходила по саду, напевала. А в груди уже поднималась волна бурной радости: зато я большая! Большая!
«Вдыхая розы аромат, тенистый вспоминаю сад…»
Неужели через несколько минут увижу его? Нет, не верится! Не верится!
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
Нет, больше не могу выдержать. А который уже час? Побежала в галерею, посмотрела: половина девятого. Рано. Вот где нужна сила воли. А в груди настоящий пожар.
— Папа, давай позавтракаем. Мне к подруге бежать надо.
— Пожалуйста, — радуясь моей радости, сразу отложил он работу.
Позавтракали. Я почти не ела, куда делся мой отменный аппетит, посмотрела на ходики — прошло всего десять минут. Да и в девять часов идти туда рано. Спят, спят еще. Горожане. Даже если подниму Ламару, она же не пойдет будить его. А если и пойдет, он скажет: «Вот с ума сошла девчонка. Знает ведь, что экзамены…»
Взяла и помыла в нашей комнате пол. Потом помыла пол в галерее. Мама придет, ей будет приятно. Захотелось убрать и на подзеркальнике буфета. Убрала. Теперь — туда! Нет, все же рано. А как, как выдержать характер? Представила себе встречу с Отаром, а сердце как молот: бум, бум!.. И ноги понесли к воротам. Я уже на улице. Нет, нет! Чтобы не помчаться на гору, побежала в противоположную сторону — к Наде.
Спустилась к ним в галерейку, поздоровалась. Мне, как всегда, были очень рады. Надя, оказывается, сделала еще кое-какие записи. Завела меня в комнату, включила свет. В голубой тетради были вырезки из газет о всяких достижениях наших дней и о стахановском движении.
— Надя, да ты настоящий историк!
— Не ценят, — скромно опустила она глаза.
— Кто не ценит, кто?
— Роберт. Мы поссорились.
— Так потом же помирились. Ты писала…
— Нет, опять поссорились. Теперь уже навсегда.
— Помиритесь.
— Ни за что! Он дошел до того, что сказал: «Вид ученой женщины меня смешит». А я-то ему объясняла, как движутся планеты…
Отец и мать Нади сидят, вяжут сеточки для волос. Дядя Петя, стоя на своих неудобных протезах, продает эти сеточки у ворот. И еще он продает в розницу папиросы.
Тетя Катя пригласила меня к столу. Но я к еде не притронулась.
Который теперь час?
Она взглянула в темноту комнаты:
— Четверть десятого.
— Ой!
— Что такое?
— Бежать надо.
— Куда?
Этого я не могла ей объяснить.
Надя проводила до ворот. Ей, видимо, очень хотелось, чтобы я уговаривала ее помириться с Робертом. Но до того ли мне было?
— Пока. Я бегу!
— Постой! Вот скажи: ты бы, например, простила, если бы тебе сказали такое?
— Что именно?
— А ты не слышала, что Роберт сказал мне?
— Ой, Надя, я сейчас умру от нетерпенья.
— Еще не виделась?
— А как ты думала!
— Ну беги. Но знай, я с ним не помирюсь. Ни за что не помирюсь! Так и передай, если спросит.
— Кто, Отари?
— Да нет, Роберт! Ты что, во сне?
— Но во сне, а вообще умираю.
— Так передашь?
Я помчалась на гору. И вдруг подумала: а если мать пошлет его за хлебом и он увидит, как я мчусь? Сразу замедлила шаг. Вот памятный угол. Отсюда в детстве я вела с ним и его компанией словесную дуэль.
Пришла к Ламаре. От волнения сохло в горле. Я вся дрожала.
— Позвать?
— Нет, постой, — я шумно передохнула. — Да, иди. Что будет, то будет. Нет! Ну хорошо, иди. Но не говори, что я зову, слышишь?
— А как?
— Просто скажи, что пришла Ирина.
— Надоели вы мне. Он вчера без конца заходил и тоже приказывал: «Придет — не говори, что я сто раз приходил — спрашивал».
— Хорошо, хорошо, иди! А мне спрятаться?
— Зачем?
— Стыдно.
— Ладно, спрячься.
— А куда?
— За занавеску.
— Нет! Он сразу найдет!
— Под кровать.
— Тебе смешно, а я знаешь как волнуюсь?