Там, где папа ловил черепах

— Правильно! И жизнью в этом государстве управляют не капиталисты а мы! Мы ею управляем — рабочие, крестьяне, интеллигенция. А со всех сторон капиталистическое окружение. Ведь вот во время гражданской войны… Антанта напала на нас. Это был союз шестнадцати вооруженных до зубов государств. На Украине, где я тогда жил, одиннадцать властей в тот период сменилось: белые, Петлюра, Маруся, Махно, желтые, зеленые, немцы и прочие. А любовь и авторитет у простого народа снискали себе только красные, только большевики. Почему? Да потому, что это власть народная. Красная армия на первых порах была и необутая, и голодная, и без вооружения — с вилами да дубинками вместо ружей. И победила! Почему? Народ поддерживал. А почему поддерживал? Да потому что под пятой у буржуев не хотел быть. Теперь ответьте: сейчас, когда мы залечили раны гражданской войны и встали наконец на ноги, самим нам обходиться или на поклон к капиталистам идти?

— Конечно, самим!

— Но зачем торопиться? — засомневался все же конторщик Бено.

— Это ты не прав! — загорячился окулировщик Бичико. — Не прав ты, голова твоя бумажная! Нам надо торопиться! А вдруг война грянет? Тогда что? Все готов будешь отдать, да поздно будет. Товарищ агитатор! Подпишемся мы на заем, все как один подпишемся! Ну жена тряпку какую-нибудь не купит, велика-то беда. Не обеднеем. А хозяйству нашему народному — помощь.

— Еще какая помощь! — заговорили и другие.

— Да чего там, поможем государству!

— Ни к чему нам кабальные займы, обойдемся без заграниц!

Папа был очень доволен. Увидел меня, улыбнулся радостно:

— Ирина, на почту пойди, может, от мамы письмо будет.

— Передадут, — сказала я. — Ты, папа, не отвлекайся.

— А зачем это, Ирест Гемилич, войска де Голля вступили в Сирию и Ливан?

— Эрнест Эмильевич, — все же не выдержал и поправил папа, ничуть не обижаясь на то, что постоянно переиначивают его романское имя. — Цель все та же, — стал пояснять он, — французские и английские колонизаторы обоснуются в этих странах.

— А что люди гибнут, им все равно?

— Неужели война будет, Эрнест Эмильевич?

— Нет, не будет войны. Живите, товарищи, спокойно.

В этот момент на бугре показался почтарь Доментий.

За ним целый отряд жаждущих писем.

Мы с Нюрой не выдержали — побежали к почте.

Снова дом

Открыла глаза и удивилась: надо мной потолок родной комнаты. Сквозь щель приоткрытой ставни пробивается яркий свет. Ах да, я в Тбилиси! Мы приехали поздно вечером на каком-то добавочном поезде.

И вот как будто нет позади месяцев жизни в Уреках. А тут все как-то изменилось: потолок комнаты стал как будто ниже, вещи — богаче. В соседней комнате шаркает шлепанцами дядя Эмиль. Прежде он никогда не позволял себе такой неподтянутости. Вот, слышу, подошел к нашей двери — там, на стене, как всегда, висит календарь. Сорвал листок, постоял минуту, наверно, прочитал на оборотной стороне текст. Потом шаркающие шаги удалились, и пропищала дверь. Это тоже что-то новое. Раньше двери в нашем доме не пищали. Если уж говорить о шуме, так они просто бухали.

И снова нахлынула радость: я дома! Я сейчас обегаю двор, сад, помчусь к Наде, Ламаре! Неужели я увижу его? Неужели? Нет, не верится! А какой теперь он? А как меня встретит? А вдруг разлюбил? Ведь прошло целых десять дней после его единственного, почти что совершенно холодного письма.

Но все равно в душе радость. Вскочила, оделась, аккуратно застелила постель. Побежала в галерею, там мама торопливо доедает свой завтрак.

— Не хотела тебя будить, — сказала она. — Вчера легли поздно.

— Мама, в Уреках я вставала в половине седьмого!

— Не верится.

— Я теперь совсем, совсем другая!

— Ну вот видишь: значит, нет худа без добра. Поджарьте себе яичницу, я убегаю в школу.

— Хорошо, мамочка, — я поцеловала ее.

Взглянула на часы: только восемь. Раньше девяти нельзя бежать к Ламаре. Неудобно. Сейчас у десятиклассников последние экзамены, Они занимаются допоздна. Значит, утром спят долго.

Вышла на балкон. Папа пилил у лестницы рейки. По двору расхаживали какие-то детишки.

— Папа, это чьи?

— Внучата бабки Фроси с хутора пришли. А мальчик побольше — внук Бочии. Ты же знаешь, у Бочии есть дочь от первого брака. Вот и пришел внук в гости.

Я стояла, опершись о перила, и нежилась на солнце. Было тихо, тихо. В Нахаловке это тот час, когда она больше всего напоминает деревню.

Дети расхаживали по двору, еще затененному флигелем, и по лицам было видно, придумывали игру. Вспомнилось детство. Сердце наполнилось щемящей грустью. Я мысленно с пафосом продекламировала: «Здравствуй, племя молодое, незнакомое!»