Мое пальто перешито из маминого. Она носила его много лет, рукава на локтях протерлись, пришлось их укоротить, теперь обшлага на моем пальто выше локтя. Но ничего, ношу. Правда, пуговицы очень не нравятся: они огромны. Ко всему этому пальто сей час и рваное. Хожу как еж. Это при моей-то любви к Володе.
С некоторых пор мы стали возвращаться из школы гурьбой. Впереди Оля Виноградова, с ней Володя. А мы с Надей чуть позади. На Оле сшитое по росту пальто с пелеринкой, на ногах красные туфельки с пуговкой на боку. Ну куда же мне до нее! Эта одежда делает ее в глазах мальчиков прекраснее нас всех. Ну и, конечно, то, что она отличница.
— Почему у тебя такое пальто? — поинтересовался однажды Володя.
Оля в тот день не была в школе, и я отважилась пойти на обратном пути рядом с ним. Однако он что-то спросил? Ах да!
— Я бываю в Ледовитом океане, — ответила ему просто.
— Где, где-е-е?
— В Ледовитом океане. Хочешь в океан?
— А… Далеко?
— Нет. На той стороне улицы.
Показала я Володе, как надо ходить по приступке. Благодаря долгим тренировкам я, конечно, прошла шагов десять без всяких осложнении. Спрыгнула на тротуар:
— Видал?
Он пожал плечами: что тут видеть? Гордо вскинул голову, положил у дерева портфель.
— А я хожу с портфелем, — быстро заметила ему, — не пойдешь же к зимовщикам с пустыми руками, они же там во всем нуждаются.
Промолчал. Мне стало жаль его:
— Смотри, Володя, клыки у медведей острые. Это они пальто мое ободрали.
— Мое не обдерут.
— Ну смотри!
— А чего смотреть?
Поднялся на приступку, шагнул, и сразу — к рык! Уголок на рукаве. Как он заорал! Потом залился слезами. Конечно, такое пальто было жаль. Но реветь подобным образом…
— Из-за тебя я порвал пальто-о-о!..
— Я же предупреждала!
— Это мое пальто, мое!
— Не ори.
— Оно порвалось, порвалось!
— Ну и что?.. Челюскинцы не только одежду, но и продовольствие во льдах потеряли. А еда — это жизнь, понял?
— Пальто, пальто!
— Тогда не лезь в океан.
— Не хочу в океан, зачем он мне сдался?
— Ты не хочешь спасать челюскинцев?
— Купи мне пальто, — неожиданно потребовал Володя.
Я чуть портфель не уронила.
— Купи, — упрямо повторил он, — да, купи!
Тогда я рассердилась:
— Хочешь меняться? — И, бросив портфель на тротуар, стала расстегивать свои огромные коричневые пуговицы.
Он вытаращил глаза.
— Хочешь? Так на так. Пальто на пальто, хочешь?
Он глянул в ужасе на мои взъерошенные рукава и пустился бежать.
— А портфель? Борщ! Борщ!
Вернулся, подхватил портфель и, убегая, крикнул:
— Я ма-аме скажу-у-у!..
Я глядела ему вслед и с грустью думала: как жаль, такой красивый и трусишка.
Такова жизнь
Зима, совершенно бесснежная, прошла незаметно, а в марте выпал снег. Он покрыл землю сантиметров на двадцать.
Мы шли из школы и всю дорогу перебрасывались снежками. Вдруг откуда ни возьмись Коля:
— Беги скорей домой — бабушка умирает! Я в аптеку! — И помчался дальше.
Мы с Надей припустились со всех ног. Когда успела заболеть бабушка?
В доме шла перестановка мебели. Из нашей комнаты вытащили все вещи, а туда занесли бабушку вместе с кроватью. Пришел из железнодорожной больницы доктор. Он подтвердил диагноз дяди Эмиля: воспаление легких. Нана увела меня и Люсю в свою комнату, обняла нас и заплакала. Я и не подозревала, что Нана так любит бабушку.
— Она уходит, уходит…
— Нана, а где она будет потом?
— Нигде.
— Она будет на небе, — сказала опечаленная Люся.
Это не утешало: расставаться с бабушкой не хотелось.
— Мы увидим ее потом?
— Увидим.
— Это ерунда, — сказала Нана и упрямо тряхнула головой. — Будем надеяться. У бабушки железный организм.
— А нельзя посидеть около бабушки?
— Она без сознания.
На другой день снова выпал снег. Дул порывистый ветер. Меня не пустили в школу. Сказали: «Подожди».
Я не понимала, чего они ждут.
Ночью проснулась от чьих-то рыданий. Плакала тетя Адель. Я никогда не слыхала, как она плачет, вскочила, побежала на плач. В комнату бабушки меня не впустили. Оттуда доносилось уже тихое, прерывистое рыданье тети и всхлипывания дяди Эмиля.
Утром приехал из совхоза папа. Войдя в дом, он так разрыдался, что я содрогнулась, бросилась к нему, обняла и тоже заплакала.
Мама с опухшими от бессонных ночей глазами сдержанно сказала:
— Ничего не поделаешь. Се ля ви.
Я с недоумением взглянула на нее:
— Тебе не жаль бабушку?
— Жаль. Она меня любила. Но надо держаться. Теперь ничего не поделаешь.
Дальше все шло как во сне. Приехала из Харькова старшая дочь моей бабушки, тетя Виолетта. Приходили и подолгу сидели у гроба соседки и знакомые со всего района. Через три дня отвезли мы нашу бабушку на кладбище, туда, где давным-давно был похоронен дедушка.