Там, где папа ловил черепах

Тетя Адель, волнуясь, вытерла пыль со спинки впереди стоявшего стула. Папа кашлянул, сказал:

— Начну я. Так вот. У нас была мама. — Он с сомненьем посмотрел на адвоката: понял ли тот? — У меня, у нее, — папа указал пальцем на тетю Адель, — и у ее мужа, — папа указал на тетю Тамару. Она почему-то покраснела. — Еще у нас есть сестра, в Харькове. Но она отказалась от наследства.

— Дальше, — сказал адвокат и поерзал на стуле.

— И вот, — заключил папа, — наша мама, естественно, оставила свой дом нам. Мы хотим войти в наследство. И потом продать дом. Но мы не знаем законов и вот пришли все узнать.

Адвокат весь скривился, на лице его зашевелились, собираясь в пучки, морщины: пучок на лбу, пучок на носу, по пучку на каждой щеке. Потом все смешалось, и морщины снова разбежались по местам.

— В доме кто живет? — спросил скороговоркой. Сделал он это, не открывая уголков рта, только пошевелив губами.

— Мы! — И тетя Тамара стала жалостливо разглядывать его лицо. Я тоже никогда не видела такой мимики.

— А собственно, в чем загвоздка? — пробормотал адвокат.

— Мы хотим узнать, — сказала тетя Адель, — можно ли нам войти в наследство или ужо поздно?

— Что поздно?

— Может быть, дом уже не наш? Наша мама скончалась в Марте 1934 года…

— Мы столько лет не переоформляли дом на себя…

Адвокат понял, скупо улыбнулся, напряженно пожевал губами, и опять по лицу его забегали и собрались в пучки морщинки. Мы не сводили с него глаз.

— Мда-а-а, — произнес он, оценивающе нас разглядывая, — это, конечно, осложняет дело. Вот что: поручите дело мне. Я проверну.

— А что там проворачивать? — удивился и даже развеселился папа. — Если закон разрешает, мы войдем в наследство, если нет, то нет. Вы только нам скажите: закон на нашей стороне?

— Да, но переоформление…

— Ах да, переоформление.

— Во сколько это обойдется? — прямо спросила тетя Адель, сразу забыв о мимике адвоката.

— Рублей в сто пятьдесят.

— Да?

— А мы думали, это будет стоить тысячу рублей!

— Дарья Петровна так сказала, — уточнила я.

— Какая тысяча?

— Наша квартирантка сказала…

— Мммм! Словом, я устрою, — адвокат встал, посмотрел в окно, — принесите документы, сегодня же.

— Так сразу?

— Да.

— У меня нет сегодня пятидесяти рублей, — сказала тетя Адель.

— Почему пятидесяти? Я же сказал: сто пятьдесят!

— Вы не поняли мою сестру, — поторопился успокоить папа.

— Ну хорошо, хорошо, — перебил адвокат, — за мной!

Он вскочил, побежал по какой-то боковой лестнице.

Мы еле поспевали за ним. Выскочили во двор, в глубине двора была та самая нотариальная контора, которую мы так долго и безуспешно искали.

— Вот введет сейчас всех нас в наследство, — хохотнула с опаской тетя Адель.

— Да, смеешься, — тетя Тамара расстроилась. — Эмилю это счастье тоже не нужно. Ведь тогда квартиранты на законном основании будут требовать ремонта…

— О боже мой!

Адвокат закатился в контору, мы следом. Внутри она была такой же обшарпанной, как и снаружи: облупленная штукатурка, затоптанные грязью полы.

Обегав всех сотрудников — они, как птицы, сидели, нахохлившись, каждый за отдельным столом, — адвокат снова вывел нас во двор:

— Несите документы, сейчас же!

— А мы далеко живем и…

— Сейчас же! Я вас быстро введу в наследство. За срочность, конечно, отдельная плата. Купчая есть?

— А? — мы переглянулись. — Не знаем. Наверно, у Эмиля…

— А тогда придется доказывать свое право через суд. Я сейчас, — адвокат убежал в контору.

Мои тетки округлили глаза: судиться?.. О нет! Да в нашей семье никто никогда не судился! Еще в начале века в Кутаиси Эмиль Людвигович одолжил одному приятелю-князю одиннадцать тысяч золотом. Это было все, что он накопил к тому времени. Одолжил без расписки. Неудобно было брать ее у друга. Но вскоре предприятие князя лопнуло, и деньги эти пропали. Но разве судился с ним Эмиль Людвигович? Нет. Он просто стал ждать. Князь дал слово, что вернет деньги, и сам верил в это и, возможно, если бы не революция…

— А нельзя без суда? — повернулся к нам папа.

— Да, действительно!

Я поняла, что моим теткам нужно было оправдание, чтобы притормозить это дело, и они нашли его.

— Эрнест, надо это обдумать.

— И почему он так форсирует дело?

— Очень подозрительно.

— Да, да!

И, не сговариваясь, мы быстро пересекли двор, выскочили на улицу.

— Это ужасно, — громко и освобожденно рассмеялась, тетя Адель.

Никто не спросил ее, что ужасно и почему ужасно. — Быстро дошли до вокзальной площади, весело вспоминая, как забавно гримасничал адвокат. А как сели в свой трамвайчик и поехали, нас охватила такая радость, будто вырвались из тюрьмы, в которую чуть было не попали из-за своей глупости.

Когда радость несколько поутихла и испуг, охвативший нас во дворе нотариальной конторы, прошел, тетя Адель написала в Москву подробное, с большими отступлениями письмо, так, мол, и так, дорогая Нана, чуть было не попали под суд, но, к счастью, вовремя одумались. Много места в этом послании было уделено описанию мимики адвоката, а в конце тетя приписала о тесноте и о Леве, который постоянно нервничает, по, несмотря на это, учится, бедненький, на «отлично».