Там, где престол сатаны. Том 1

Осквернить Лобное место? Помилуй Бог, там все-таки кровь лилась. С месяц же всего тому назад на ступенях овеянного страшной славой места пыток и казней поздним вечером, а скорее, уже ночью с другом Макарцевым пили за упокой души всех, кому палач отрубил здесь голову. Приблизившемуся к ним с предложением немедля убираться отсюда подобру-поздорову лейтенанту милиции Макарцев со слезами сказал: «Ты представляешь, лейтенант?! Р-р-аз – и башка с плеч. И покатилась. И глаза у нее еще открыты, но уже не видят». Нет, нет. Лобное место – место святое. Ужели тогда он замыслил посягнуть на Покровский собор, более известный как храм Василия Блаженного? Солнце падало за Москва-реку, и сам собор со стороны Красной площади уже погрузился в вечернюю тень, но зато хорошо были видны его прихотливые азиатские маковки: одна сине-зелено-белая, другая словно бы перевитая и изукрашенная наподобие чалмы богатого мусульманина, третья будто покрытая цветной черепицей. К потемневшему небу выше всех поднялась золотая. Умиляясь этакой красоте, Сергей Павлович с возмущением опроверг гнусное предположение. Напрасно, господа, вы принимаете Боголюбова за Кагановича! Однако какова в таком случае была его цель? Уж не Спасская ли башня, из-под которой то и дело вылетали черные лимузины? Нет, не она. И не только потому, что в ее вратах постоянно толклись переодетые милиционерами сотрудники тайной полиции. В конце концов, доктор Боголюбов был не из робкого десятка и, решившись, мог запросто приблизиться к Спасской башне, дабы совершить задуманное. Нет, други, нет.

Ни в чем пред ним не виновата башня.

По брусчатке Красной площади тихими шагами Сергей Павлович крался к мавзолею. Временами он останавливался и, соблюдая запомнившиеся ему из шпионских романов правила конспирации, изображал из себя праздного зеваку, для чего вертел головой и приставлял к глазам сложенную карнизиком ладонь. Но приближался неотвратимо. Несколько затрудняли его продвижение туристы, гурьбой высыпавшие на площадь и в ожидании смены караула толпившиеся напротив мавзолея. Сергей Павлович, не дрогнув, пошел прямо на них.

– Bitte, bitte, – заулыбались они, – mein Herr… So ein merkw"urdiger typ. Russisches Gesicht. Er scheint betrunken zu sein. In diesem Land trinken alle. An ihrer Stelle w"urde ich auch trinken[1].

– Вы поняли, немцы, зачем я иду? – грозно обратился он ко всем сразу, одновременно отстраняя вставшего на его пути дородного господина в тирольской шляпке с перышком и видеокамерой в руках.

– O, ja, ja![2] – дружелюбно закивали они.

– Ja, ja, – передразнил он, безо всякого, впрочем, недоброго чувства, а скорее от неловкости, которая неминуемо охватывает советского человека, вдруг оказавшегося в чуждой ему языковой среде.

Не обучен, черт подери. А надо бы им сказать, что он, врач «Скорой помощи» Боголюбов Сергей Павлович, сын растоптанного жизнью отца и внук убитого властью деда-священника, явился сюда для сведения исторических и нравственных счетов. И что там, в этой испохабившей площадь пирамидке, лежат человекообразные останки всех нас погубившего злодея.

– Фараон! – воскликнул Сергей Павлович, ожидая немедленной и единодушной поддержки со стороны немцев. Те, однако, промолчали. Что ж, разве не знают они ничего о наших фараонах?!

– Ja, ja, – предварительно оглядевшись, согласился с доктором Боголюбовым самый молодой из них, лет, наверное, пятидесяти, – das ist richtig. Faraon[3].

А способны ли вы понять, немцы, для чего они набальзамировали его труп и положили в гроб из пуленепробиваемого стекла? Я вам объясню. Тут все непросто. Знаете ли вы, например, каких бешеных денег ст'oит сохранение мумии злодея в более или менее пристойном виде? Вы, немцы, не дали бы на эту затею ни гроша, ни пфеннига, и были бы бесконечно правы. Заслышав знакомое слово: «пфенниг», немцы насторожились и поскучнели.

– Да вы не бойтесь, – с горьким достоинством молвил Сергей Павлович. – Хотя мое Отечество с некоторых пор пошло по миру, лично я у вас просить никогда не буду. Nein! – И он даже рукой взмахнул в подтверждении своего нерушимого «нет», чем напугал вдруг оказавшуюся перед ним старушку с белыми буклями. Она отшатнулась. – Entschuldigen Sie, bitte, meine gnedige Frau![4] – воскликнул Сергей Павлович, страшно удивив своими познаниями немцев, но еще больше – себя. Бог знает, откуда всплыла в нем немецкая речь.

Не в деньгах, однако, дело.

Как ваш Гитлер вылез из преисподней («Hitler», – кивнул господин в тирольской шляпке, украдкой снимая Сергея Павловича видеокамерой), так и тот, чья мумия здесь лежит, послан к нам дьяволом. Дьявол, понимаете? Черт, не помню, как по-немецки дьявол. Ну черт, если хотите. Teufel.

– Teufel?! – с выражением глубочайшего изумления на милом, с округлыми румяными щечками-яблочками лице спросила старушка. – O, mein Gott! – И, переложив сумочку из правой руки в левую, она перекрестилась, но явно не по-нашему: всей ладонью и слева направо.