Там, где престол сатаны. Том 1

– Гляди, – утвердил на столе один свой крепко сжатый кулак Николай Иванович. – Это, положим, Египет. А это, – несколько поодаль водрузил он второй кулак, – будет у нас с тобой Земля Обетованная. И я выведу вас, – гласом Господа возвестил старый чекист, – от угнетения Египетского в землю Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев, Евеев и Иевусеев, в землю, где течет молоко и мед. Так сказал Иегова Моисею – и так случилось. – Кулак, обозначавший Египет, медленно и неотвратимо пополз в сторону кулака, изображавшего Обетованную Землю, достиг и накрыл его. – Где хананеи? Где амореи? Где ферезеи и всяческие моавитяне? – настойчиво вопрошал Николай Иванович племянника, тупо глядевшего на игру дядиных кулаков. – Отвечу: перемолоты жерновами истории – как перемололи и мы сначала откровенных врагов, затем ненужный человеческий материал, а под конец – предателей и тайных врагов. И как на костях истребленных народов евреи построили свое государство – так и мы превратили извечную русскую слякоть в прочный фундамент для еще невиданной в мире постройки. Но евреи просрали свой Иерусалим, – не постеснялся дядя Коля грубого слова. – Ты спросишь: почему? – обратился он к племяннику, которому, правду говоря, ни о чем не хотелось спрашивать и которому все эти рассуждения смертельно надоели. – Ты не скучай, – как в воду глянул Николай Иванович. – Ты слушай. Я тебе про Исаию недаром сказал. «Так рушился Иерусалим и пал Иуда, потому что язык их и дела их – против Господа, оскорбительны для очей славы Его», – полузакрыв тусклые глаза, нараспев прочел дядя Коля.

«Наизусть шпарит», – с недобрым восхищением подумал Сергей Павлович.

– Измена была! Ты понял?! Они – евреи то есть – стали служить другим богам, а мы, советские люди, изменили идее, ради которой… – Николай Иванович поднял рюмку и, повертев в пальцах и понюхав, твердо поставил на стол. – Ты даже представить не можешь, какие люди… Какие люди! – повторил он, качая головой. – А теперь, – задумчиво молвил Николай Иванович, – ни сказок про нас не расскажут, ни песен про нас не споют… Однако разве слава была нам нужна? Почести? Деньги? Награды? О, нет, друг мой! – с пафосом, несколько, правда, излишним воскликнул дядя, и Сергея Павловича в который раз охватило неприятное ощущение, что с ним играют, забавляются, прощупывают и, как перед рентгеновским аппаратом, заставляют вертеться во все стороны и по команде то дышать полной грудью, то, напротив, задерживать дыхание. – Всего-то нам было нужно, чтобы последний какой-нибудь слесаришка со своей некрасивой женой и плюгавенькими детками сполна получил свое скромное счастье.

Сергей Павлович силился вспомнить где – и совсем недавно – во сне или наяву он слышал подобные слова, однако дядя Коля, выказав незаурядную проницательность, заметил, что его новообретенный родственник хотел бы, наверное, знать, куда подевались остальные Ямщиковы и почему в этой немаленькой квартире ныне обитают всего два человека, не только представляющие совершенно разные поколения, но далекие, чуждые и даже враждебные друг другу своим мировоззрением. Эту Катьку, хотя она ему и приходится родной правнучкой, Николай Иванович в иные времена не задумываясь приговорил бы к высшей мере социальной защиты.

– За что?! – вырвалось у Сергея Павловича.

– Вот-вот, – добродушно усмехнулся дядя Коля. – Я так и знал, мой милый, что у тебя может возникнуть этот наивный вопрос. Отвечу тебе мудрой русской пословицей… Кстати, ты не помнишь, кто это заметил: у англичан хороши чемоданы, а у русских пословицы? Не помнишь? Жаль. Хорошо сказано. А пословица такая: сорную траву из поля вон. Ее полоть надо, не покладая рук.

Но она сама собирается пустить корни в чужой почве и всю дальнейшую жизнь возрастать под чужими небесами.

На древе Ямщиковых, таким образом, осталась всего одна ветка – обреченная скорому небытию, падению на землю, гниению и неслышному возвращению в лоно праматери-материи. Да будет так! Жестом стоика Николай Иванович указал на себя. Мертвый сухостой. А древу не цвести и не шуметь листвой. Ибо отец курящей девицы лет семь или восемь назад («Позвольте… Семь или восемь? – задумчиво обратился к потолку дядя Коля и, не получив ответа, пожал плечами. – Забыл. Но в конце концов не имеет значения») прибыл в Москву из Кабула грузом-200. Имеется, надо сказать, обстоятельство, препятствующее расхожей, но в данном случае вполне уместной и отчасти даже помогающей преодолеть тяжесть утраты формуле: сложил голову, выполняя интернациональный долг. Ибо внук Николая Ивановича, а вернее, его бездыханное тело вернулось на Родину без головы, отсеченной ножом полудикого пуштуна. Жив ли еще был внук дяди Коли в миг, когда торжествующий враг, как барану, сноровисто перерезал ему горло, или был уже мертв, и победитель желал заполучить трофей, дабы затем за пять долларов продать его на джелалабадском базаре господину из Лос-Анжелеса, неутомимому коллекционеру военных сувениров и любителю острых ощущений, – Николай Иванович эту тему обошел молчанием.