Там, где престол сатаны. Том 2

Отцы мои! Господа ради друг от друга не разлучайтесь, поелику ныне в столь бедственное время мало найти можно, дабы с кем по совести и слово-то сказать…

Рассматривая в обращении митр. Сергия к духовенству о соблюдении политической лояльности к Соввласти наличие измены «Истинному Православию», Валентин продолжает: «От начала и до конца ваше воззвание исполнено тяжелой неправдой и есть возмущающее душу верующего глумление над Святою Православною Церковью и над нашим исповедничеством за истину Божию. А через предательство Церкви Христовой на поругание “внешним” оно есть прискорбное отречение от своего спасения или отречение от Самого Господа Спасителя. Сей же грех, как свидетельствует Слово Божие, не меньший всякой ереси и раскола, а несравненно больший, ибо повергает человека непосредственно в бездну погибели, по неложному слову: “Иже отречется Меня пред человеки”. Волею или неволею вы изменяете Царству Божию и подпадаете под власть царства сатаны и всех аггелов его…»

Совершается суд Божий над Церковью и народом русским. Времена приблизились поистине апокалипсические…

…до готовности даже кровию омыть грех свой…

Читая и безо всякой дальней цели частично перенося содержимое серых папок в свою тетрадь (ведь не роман о тех временах и славных и добропобедных воинах Христовых, почти поголовно павших от руки безжалостного и неизмеримо сильнейшего врага, собирался он писать, хотя мысль о сугубо документальном повествовании иногда посещала его, так как он усматривал в нем нечто вроде надгробного рыдания, каковое, быть может, сломает все более крепнущий лед равнодушия и оживит иссыхающую в Отечестве скорбную память), он думал с горечью и тоской, что нет более в России подобных людей. Всякие есть, но таких – нет.

Чем он объяснял столь явное и обидное измельчание народа?

Величайшей от начала мира трагедией. Тем, что после многолетнего истребления лучшей части нации, после войн, голодоморов и лагерей в России ухудшилось само качество человека, с легкостью и равнодушием отказавшегося от веры, смирившегося с утратой благородства и привыкшего жить без чувства собственного достоинства.

Почему, однако, именно России выпало столь великое страдание?

Возможные, но не окончательные ответы: бездарность последнего царствования, давняя немощь Церкви, слабость удерживающих в человеке зверя нравственных начал, успевшие едва проклюнуться на каменистой почве побеги христианства, заморозки, прибившие искреннее религиозное чувство, явное предпочтение внешней византийской пышности непоказной глубине подлинной веры, лютейший грех самопревозношения. Бескрайние равнины, открывшие путь Батыевым ордам с востока и танкам Гудериана с запада. Между ними – тевтоны, поляки, шведы, французы, двунадесять языков, пожар, Владимирка, железный прут, разорившийся на делах милосердия Федор Петрович, одна сестра убита и сожжена, другая живой брошена в шахту, дабы два года спустя обрести вечный покой рядом с Гефсиманией, на Масличной горе, страна-погост, на котором тоскливо пляшет пьяный народ.

Судьба.

Каковы же тогда были основания у деда, Петра Ивановича, перед гибелью переправлять на волю письмо с выражением твердой надежды на лучшие времена, на всеобщее усвоение уроков прошлого и всенародное покаяние? Напрашиваются два ответа. Первый: в близости смертного часа Петру Ивановичу невозможно было помыслить иначе. В противном случае он должен был либо наложить на себя руки, либо сойти с ума и превратиться в хихикающего старика, который даже смерть не способен воспринять во всем ее непостижимо-грозном величии. И второй: в своих хождениях по мукам он встречал людей такой мощной веры, что у него не могло быть сомнений в ее грядущем всепобедном торжестве.

Но если были такие люди, то почему их влияние на общий ход событий оказалось столь ничтожным, чтобы не сказать – вообще никаким?

И если была такая вера, то почему Россия стала страной торжествующего зверя?