Там, где рождается любовь. Нейронаука о том, как мы выбираем и не выбираем друг друга

Именно в Чикагском университете он начал ту спасательную работу, благодаря которой наиболее известен, — изучение опасностей одиночества. В каждой статье Джон доказывал, что одиночество — это опасное и заразное состояние, которое передается по наследству и угрожает жизни так же, как курение по пачке сигарет в день. Как никто другой на планете, Джон знал, насколько важны социальные связи для физического и психического здоровья каждого человека. Однако, к сожалению, это знание не обеспечило ему счастливой личной жизни. Он был дважды женат и дважды разведен. Джон утверждал, что он хороший партнер в отпуске, но по возвращении к повседневной жизни воссоединяется со своей настоящей любовью — работой. И это всегда было в ущерб взаимоотношениям с людьми.

«ГЛАМУР»

Тот день в Шанхае длился целую вечность: доклады, презентации, интервью, разговоры, записи с перерывами на глоток воды из крошечных бутылочек с банкетных столов. Я выступила с докладом о силе любви, расширяющей сознание. Джон сделал доклад о страшной опасности одиночества. Я хотела поздравить его после выступления, но его окружили поклонники. В тот же вечер я увидела Джона на вечеринке в баре «Гламур» в бывшей Французской концессии. Яркие флуоресцентные лампы конференц-зала сменились светодиодами и приглушенным светом. Я поднялась по лестнице с подсвеченными ступенями в лаундж-зону с огромными окнами, из которых открывался вид на город и реку Хуанпу. В баре было шумно и многолюдно, но имелись и укромные уголки, подходящие для долгой приятной беседы.

Джон сидел за барной стойкой и болтал с организаторами конференции. В какой-то момент ему стало скучно, и он повернулся влево, после чего увидел меня. Он театрально зевнул, намекая на момент нашего знакомства:

— Ты ведь знаешь, что делать, если я засну?

Мы оба рассмеялись. В тот вечер мы рассуждали о многом. И пока мы говорили, я чувствовала, как сжимается, схлопывается пространство между нами. Я заканчивала его фразы. И мой французский акцент, густой, как фондю, который так часто ставил в тупик американцев, совершенно не мешал ему. Он прекрасно меня понимал. Мы произносили «Я тоже!» и «В точку» так часто, что уже становилось неловко. Когда люди, подключенные к аппарату ЭЭГ, сидят рядом друг с другом и беседуют столь гармонично, на энцефалограммах видно, что их мозговые волны синхронизируются[85]. Нейроученые называют это явление вовлечением одного мозга в другой.

В какой-то момент Джон спросил о том, не замужем ли я.

Я покраснела. «Я замужем за работой», — выдала я хорошо заученную фразу. «Я тоже», — ответил Джон.

Затем он рассказал мне о своих проблемах в отношениях, о разводах, о том, сколько боли он причинил тем, кто его любил, несмотря на все свои усилия. Он уточнил, что предпочитает оставаться один: «Не одиноким, но самим по себе». Джон пояснил, что его преданность работе означает, что он не всегда может уделить должное внимание и время близкому человеку. Он не хотел причинять боль тому, кто ему дорог. Он также не хотел неизбежного конфликта, который возникает, когда партнер говорит вам, что нужно меньше работать, что вас ждет выгорание или что пора домой. Его слова отзывались во мне. Наши истории были непохожими, но эти разные пути привели нас в одну и ту же точку, где мы ценили одиночество и личную свободу.

Оглядываясь назад, я не могу поверить, что ни один из нас не осознавал иронии: Джон и я, то есть доктор Одиночество и доктор Любовь, не практиковали то, что проповедовали. Наши исследования, темы которых лежали на противоположных концах спектра, доказывали потребность человека в социальных связях. И все же у нас обоих хватало гордыни думать, что мы можем справиться в одиночку. Были ли мы подобны курящим пульмонологам, которые иррационально думают, что знание о болезни защитит от нее?

Пока мы болтали, наши коллеги один за другим уходили спать. Мы сидели на стульях, повернувшись и наклонившись друг к другу, — очевидные признаки взаимного влечения.

Если бы я тогда задумалась о том, что происходит, то поняла бы, что с позиции нейробиологии я уже влюбилась в Джона. Пока мы общались, дофамин переполнял систему вознаграждения моего мозга, вызывая чувство эйфории. Мой пульс участился. Адреналин расширял капилляры на щеках, заставляя меня краснеть. Уровень норэпинефрина в крови повысился, что заставляло меня возбужденно концентрироваться на нашей беседе и не замечать, как течет время.

— Ого, уже полночь, — заметил Джон. Мы проговорили три часа подряд. Утром у меня был ранний вылет. Мы собрали нескольких оставшихся в зале профессоров и вывалились из бара.

— После вас, — сказал Джон, открывая передо мной дверь. Когда мы вышли на улицу, я по старой привычке посмотрела в ночное небо. Луна сияла прямо над нашими головами, как яркий маяк. Чтобы увидеть ее, нужно было запрокинуть голову на девяносто градусов. Ни разу прежде я не видела такой луны. Джон сделал снимок на айфон. Затем мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим номерам.

СМОТРЕТЬСЯ В ЗЕРКАЛЬНЫЕ НЕЙРОНЫ