Там, где рождается любовь. Нейронаука о том, как мы выбираем и не выбираем друг друга

У нас не было особых планов на этот день. Я предполагала, что после наших обычных 12–13 часов работы мы позанимаемся спортом, потом выпьем аперитив на балконе, затем Джон приготовит ужин, и мы вместе сделаем уборку. А потом мы, возможно, полюбуемся закатом, сидя в двух массивных кожаных креслах перед панорамным окном, пока самолеты кружат над озером, ожидая сигнала на посадку из Чикаго О’Хара. В такие моменты я часто вспоминаю высказывание великого летчика и писателя Антуана де Сент-Экзюпери: «Любить — это не значит смотреть друг на друга, любить — значит вместе смотреть в одном направлении». Не все грезят такой жизнью, но для нас это была жизнь мечты. А потом в долю секунды все рухнуло. У Джона зазвонил телефон. Помню, я подумала: как странно, что за несколько минут он не произнес ни слова, а только слушал. Затем он повернулся ко мне со слезами на глазах и сказал: «Мне так жаль».

Он постоянно ощущал необычную боль в щеке и думал, что это ноет зуб. У Джона был необычайно высокий болевой порог, и он почти никогда не жаловался, поэтому, когда он стал постоянно говорить, как ему досаждает эта боль, я забеспокоилась. Через пару недель мы пошли к его врачу, который не нашел ничего серьезного и посоветовал обратиться к стоматологу. Однако стоматолог тоже не смог установить причину, а боль не утихала. Наконец мы обратились к лору, который решил сделать компьютерную томографию. «Просто мера предосторожности», — сказал врач и пообещал позвонить, если на снимке что-то будет не так. И вот раздался звонок.

Наша первая реакция была очень эмоциональной: мы плакали и крепко обнимали друг друга. Но не прошло и часа, как ученые внутри нас взяли верх. Мы перекопали кучу литературы, разузнали все о редком виде рака, который обнаружили у Джона (рак слюнной железы IV стадии), о шансах на выживание через год после постановки диагноза (ужасающе малых) и о новейших методах лечения, которые давали крохи надежды. Онколог в местной больнице посоветовала нам найти другого специалиста.

— Я понятия не имею, что с этим делать, — сказала она.

Ее честность вызывала восхищение, но не успокаивала. Она отправила нас домой с папкой материалов о том, как справиться со стрессом и найти социальную поддержку. Джон игриво посмотрел на меня.

— Великолепно, — сказал он. — Домашнее задание по психологии.

— Может, там цитируют наши исследования?

Мы оба прыснули. По крайней мере, мы могли смеяться в такие моменты! В итоге мы нашли чудесную команду врачей в Медицинском центре Чикагского университета. Лечить Джона должен был всемирно известный онколог Эверетт Воукс, а проводить операцию — заслуженный хирург армии США Элизабет Блэр. Эта пара попала в заголовки международных газет, когда спасла жизнь чикагскому шеф-повару Гранту Акацу и восстановила его чувство вкуса после того, как у него была диагностирована вирулентная форма рака языка. Когда мы услышали, что они готовы нам помочь, мы почувствовали проблеск надежды, что, несмотря на мрачный диагноз, если мы будем упорны, объединим наши усилия и задействуем все научные связи, которые у нас есть, то сможем победить болезнь.

Когда доктор Блэр увидела компьютерную томограмму лица Джона, она в ужасе прикрыла рот рукой: опухоль уже была очень велика и распространилась на несколько лимфатических узлов. Она не приукрашивала действительность и прямо сказала и о шансах, и о рисках операции, которую предлагала. Она знала, что перед ней ученые. «Говорю как есть», — произнесла она и добавила, что постарается предпринять все возможное.

За день до операции мы отправились на пляж, чтобы сделать несколько фотопортретов Джона до операции. Мы не знали, какие будут последствия. Потеряет ли он глаз? Его лицо парализует? Джон пытался продумать все варианты. Мы надеялись на лучшее, но планировали худшее, адаптируя под себя механизм преодоления трудностей под названием «защитный пессимизм», предложенный социальным психологом Нэнси Кантор. Перед отъездом в больницу я видела, как Джон ходил по квартире и возился с таймером на каждой из дюжины электрических обетных свечей, которые у нас были. Он выставлял автоматическое включение на следующий день, чтобы, если, не дай бог, он не переживет операцию, я вернулась домой и увидела свет. Операция длилась восемь часов. Когда доктор Блэр вошла в зал ожидания, чтобы сказать мне, что все прошло хорошо, она выглядела измотанной. Ей удалось иссечь опухоль из слюнной железы, разрезав Джону щеку, и при этом не нарушить его зрение и черты лица, манипулируя скальпелем с лицевыми нервами и мышцами. Несколькими уверенными движениями она изобразила на листке бумаги линии разрезов. Я никогда не видела ничего столь пугающе прекрасного. Джона выписали домой с дренажной трубкой возле разреза, чтобы предотвратить скопление жидкости, и моноклем для защиты глаза. Окружающим он, наверное, напоминал андроида из научной фантастики, но Джона не заботил его внешний вид. Первый день после выписки из больницы он решил провести с братом за игрой в бильярд в холле нашего дома и просто улыбался, когда кто-то на него глазел.