Там, где рождается любовь. Нейронаука о том, как мы выбираем и не выбираем друг друга

В последующие дни эти женщины приняли меня как свою, хотя я не разделяла их веру и мы были всего лишь соседями. Я была благодарна за их заботу, доброту и суп с мацой. Они научили меня еврейской традиции шива, которая придала моему горю некую структуру и упорядоченность. В трауре я использовала традиции и моих предков-католиков, и соседей-евреев. Я одевалась в черное, завесила зеркала в доме, носила разрезанную черную ленту, которая символизировала мою утрату, и слушала успокаивающие молитвы из разных религий. Я чувствовала, что у меня есть пространство, где я могу поделиться своим горем.

Хотя люди иногда используют слова «горе» и «траур» как взаимозаменяемые, ученые и специалисты в области психического здоровья рассматривают их как отдельные, хотя и взаимосвязанные понятия. Горе подразумевает мысли и чувства после потери, а траур — это то, как эти внутренние состояния выражаются вовне. В некоторых традиционных культурах траур может подчиняться ритуалам и правилам. В Китае красный цвет символизирует счастье, радость и удачу и считается одним из традиционных цветов нарядов жениха и невесты, поэтому после смерти человека его близкие не носят красную одежду. На Филиппинах прощание с человеком в открытом гробу часто длится целую неделю, в течение которой нельзя подметать пол.

За исключением нескольких устойчивых традиций (например, похоронной церемонии), у современных жителей Запада траур выглядит очень по-разному. Нет свода правил, которым нужно следовать. Преимущество этого состоит в том, что люди могут оплакивать свою утрату, как считают нужным, не ощущая груз необходимости соблюдать траур «правильно». Недостаток же в том, что если они не знают, как оплакивать своих близких, то, помимо сильной боли, могут испытывать чувство социальной растерянности, беспомощности и дезориентации.

Мне нужен был протокол. Шива была ближе всего к траурным ритуалам моей бабушки. Мне нужны были границы в моем сознании, чтобы сдерживать и контролировать мучительную боль и хаос. Мои соседи позаботились о том, чтобы я не оставалась одна. Они поддерживали во мне жизнь, но я едва ли чувствовала себя живой. Я даже не могла выйти из дома, чтобы выгулять собаку, — соседи делали это за меня. Когда я впервые смогла спуститься в вестибюль, все сотрудники нашего здания сразу же подошли ко мне. Они обняли меня, как баскетбольная команда после игры, только мы все плакали, объединенные горем.

Несколько недель после этого я носила на своих узких плечах мешковатую толстовку Джона и надевала на голову бейсбольную кепку, которую однажды подарила ему. На кепке были буквы RF, что означало Roger Federer. Мы оба были большими поклонниками тенниса, но с годами решили изменить значение этих двух букв на Romantic Forever — романтика навсегда. Эта кепка и его толстовка стали моей униформой, моей второй кожей. Недели превращались в месяцы. Я получала от окружающих все меньше тепла и доброты. Соседи, с которыми я была не особенно близка, стали избегать меня. Они уже выразили свои соболезнования и теперь не знали, что еще сказать. Я стала замыкаться в себе. Я не хотела, чтобы меня видели, и уже начала уставать от жалостливых взглядов. Я пряталась под кепкой, солнцезащитными очками и большим свитером. Вскоре люди перестали узнавать меня или делали вид, что не узнают. Они относились ко мне как к призраку, которым я и стала.

Все мои знания об эмоциональном мозге и о психологии человека казались почти бессмысленными в тот период. Я не могла ничего сделать для себя. Я даже не могла найти мотивацию, чтобы сварить чашку кофе, и чувствовала себя беспомощной. И все же через несколько недель после смерти Джона мне пришлось организовать церемонию прощания с ним. Я ни за что не смогла бы подготовить такое эмоциональное мероприятие без доброты, поддержки и советов наших родственников, друзей, соседей и коллег, включая тогдашнего президента Чикагского университета Боба Циммера и его жену, профессора Шади Барч-Циммер. Церемония проходила в Мемориальной часовне Рокфеллера в Чикагском университете, где Джон выступал с речью на собрании[193].