Теперь часовня была украшена множеством белых цветов, присланных кронпринцессой Дании. Она хорошо знала Джона и восхищалась его деятельностью по борьбе с одиночеством, которой уделяла приоритетное внимание в рамках своего некоммерческого фонда. Сотрудники университета подняли американский флаг до середины флагштока, чего на моей памяти никогда не делали для других профессоров, ушедших из жизни. Университетский волынщик исполнил гимн «О, благодать». Я пришла вся в черном, с вуалью на голове. Помню, что я едва могла поддерживать разговор с кем-либо. Там был доктор Джек Роу, профессор Колумбийского университета, который семь лет назад в Париже вел меня к импровизированному алтарю на нашей свадьбе. Единственное слово, которое он смог подобрать, чтобы описать выражение моего лица, было scheitern. Он позаимствовал его из лекций по немецкой философии. В свободном переводе это означает «потерпевший кораблекрушение». Именно так я себя и чувствовала — как стремительно тонущий корабль.
Во время прощальной речи я собралась с силами. Я знала, что не смогу, не сломавшись, говорить о том, что Джон значил для меня, поэтому я сосредоточилась на всех, кто был там и кто писал нам со всех концов мира. Я знала, что могу говорить за Джона: выражала признательность, обращалась к нашей семье, друзьям, коллегам и студентам и благодарила их за поддержку и заботу. Свою короткую речь я закончила словами благодарности Джону. Разговор с ним в тот момент вызвал во мне (ложное, но успокаивающее) чувство, что он все еще с нами. Это чувство дало мне силы выстоять церемонию. Я сказала, что благодарна за то, что он влюбился в науку. Я говорила о его исследованиях и его гениальности, о том, как он положил начало новому пониманию социальных связей и предоставил нам эмпирические доказательства того, что в жизни, которая связана с другими людьми, больше смысла. И все же, глядя на множество плачущих лиц, я понимала, что наиболее значимая для меня связь разорвана, и не была уверена, что в моей жизни еще может быть смысл.
Глава 12. Любить призрака
Худшее, что вы можете сказать человеку, у которого горе, — это то, что время лечит.
Я горевала, мне было одиноко. К счастью, я была замужем за ученым, который исследовал одиночество, знал, как преодолеть горе, и на каждом углу оставил напоминания о том, что нужно делать. Одним из моментов, к которым я возвращалась снова и снова, было выступление Джона перед пожилыми людьми на съезде Американской ассоциации пенсионеров. Он рассказывал, как заботиться о тех, кто потерял любимого человека. Я нашла эту запись в день похорон Джона, когда искала цитату, которой можно было бы поделиться с нашими родными и друзьями, крупицу мудрости, которая могла бы утешить и унять боль. Я набрала его имя в Youtube, нашла видео, которое никогда раньше не видела, и нажала кнопку воспроизведения. Внезапно он заговорил прямо со мной, в его больших добрых глазах стояли слезы, и он казался еще более человечным и понимающим, чем обычно, как будто чувствовал боль людей, о которых была его речь в тот момент.
Джон рассказывал о длительном исследовании одиночества среди пожилых людей в Чикаго, которое он начал и которое мы все еще продолжали[194]. Тогда шел одиннадцатый год эксперимента, и многие из участников недавно пережили тяжелые утраты, такие как смерть лучшего друга или супруга, с которым прожили вместе полвека. Джон понимал, что эти люди воспринимают потерю близкого человека как конец света. Но он раз за разом наблюдал, как участники исследования «вставали на ноги после разрушительных эпизодов социальной изоляции». Он призывал проявить терпение: «Иногда, когда мир кажется беспросветным, нам нужно обратить эти невзгоды в преимущество, выяснить, какие открываются возможности, и не сдаваться». Как всегда, он критиковал общепринятую мудрость. «Худшее, что вы можете сказать человеку, у которого горе, — это то, что время лечит. Лечит не время, а действия, знания и то, как вы контактируете с другими людьми».
В последующие месяцы я много думала об этой идее: что горе лечит не время, а