Там, где сходятся меридианы

Если Господь призвал на этот путь, то нужно терпеть послушания. Он это хорошо усвоил. Старые иноки помнили древние традиции, и в общении с ними братия монастыря могла перенимать стиль общения и жизни, внутренний облик прежних монахов. Старцы говорили, что монах должен всегда, во всех поступках действовать как монах, ходить как монах, вкушать пищу как монах, молиться как монах, даже смотреть как монах. Все эти истины он впитал в молениях и трудах. И если нет перед глазами тех, которые видели своими глазами былых подвижников и старцев, то действительно сложно на ровном месте возродить то, что было утеряно.

В Трифонов Печенгский монастырь он пришел сам. Поначалу их было всего двое. Но, гляди ж ты, расцвело подворье. Значит, будет жить храм. Только одно беспокоило его: монастырь находился на дороге, большом интенсивном шоссе. Не было той беломорской благости, так милой его сердцу. Много, ох как много соблазнов было инокам.

Старец внутренне не верил им, новому поколению, как бы выразился он по-мирскому. Он помнил, что монахи – это самые радостные и счастливые люди! Монах выполняет небольшую возложенную на него работу: молится Господу и исполняет послушание. Он не имеет больше никаких хлопот, живет той жизнью, которую избрал, и постоянно пытается выполнить завещание апостола Павла: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите». Но его смущало то, что монахи, да и те же послушники постоянно заняты работой. Оставили монахи молитву и стали суетливыми, как миряне. Труд необходим в монашеской жизни, но на первом месте в любой форме монашеской жизни стоит молитва. Молитва – это и дар, и подвиг. Мало кто умеет в наше время молиться.

Настоятель монастыря отец Владимир не перечил ему духовнику. Занятый своим, как он говорил, послушанием, он мало интересовался, как живут насельники монастыря, полагаясь на старца, как на духовника. Когда тот очень давил на него, то в защиту отец Владимир произносил: «Вспомним, что Христос вчера и сегодня и во веки тот же, – и добавлял: – И потому монашеская гвардия всегда та же». Сущность монашеского служения всегда остается неизменной: это служение Богу, ближним и, конечно, молитва за весь мир.

Он пошевелился, распрямляя затекшую спину. Ударил колокол к заутрене. На дворе зашевелилась братия. Начался день.

Андрей

С неба свалился вечер. Плотный темный, как занавес в театре. Все стало расплывчатым, неузнаваемым. Костер догорал. Головешки обуглились. Их словно посыпали мукой. Казалось, огонь умер. Но в доказательство своей живучести из-под чешуек пепла выскакивал кокетливый язычок пламени и схватывал забытую хворостинку. Он алчно сдирал с нее бересту, скручивал в трубочку и пожирал.

Андрей поворошил палкой пепелище. Костер, получив прилив воздуха, вспыхнул длинным пламенем и осветил край озера, где приютился Андрей. Край был черный. Он горбился, словно прибитое ветром чудище.

На сопках зашевелились осины. Они к вечеру всегда становились разговорчивее. Спорили даже с ветром. Но с ним разговор короткий: порыв, и в воздухе закружились еще не окрепшие листья, а осины стыдливо прижимали подолы.

Андрей любил костры. Он подолгу сидел возле них, прижав колени к подбородку, и неотрывно смотрел на огонь. Под его мерцающее свечение хорошо думалось.