– Нет, не был, – вздохнул послушник.
– Жаль, – неожиданно вынес вердикт Данилка.
Андрей извиняюще развел руки.
– Зачем тебе норвежский?
– Сегодня в школе делегация была, норвежская, – пояснил Данилка. – Из коммуны… коммуны… Вот ведь, забыл! – воскликнул он.
– Сьер-Варангер, – подсказал Андрей.
– Точно! – воскликнул Данилка.
Снова замолчали. Хлеб был доеден, Данилка веткой ворошил чешуйки пепла в костре.
– Андрей? – вновь спросил он. – Почему мы свой социализм разрушили, а норвежцы его строят?
Вот тут-то Андрей и замер: «Устами младенца глаголет истина», – подумалось ему. Плохи у нынешней власти дела, если после реформаторства даже дети видят, что сделали со страной.
– С чего ты взял? – как-то искусственно переспросил Андрей.
– Учителя между собой разговаривали, – пояснил Данилка. – Еще они говорили, что норвежцы нефть свою продают и на счета будущих поколений откладывают, а у нас новые русские всю страну разворовали.
Андрея поразило, как спокойно говорит мальчишка о таких пороках как воровство. Он не возмущается, а говорит как о норме.
Гулко ударил колокол. Его эхо растелилось над озером, расшиблось о гранит берегов и вернулось обратно, изрядно притихшим.
– Э, брат, да мы на вечерню опаздываем. Вот нам от духовника нагорит! – воскликнул Андрей.
Большому колоколу вторили малые. Их брызги тонули, падая в воду. Друзья подхватились и побежали на подворье.
В церкви собрались присутствующие в обители. Их было мало. Они стояли небольшой группой и молились. Андрей присоединился к молящимся. Данилка занял свое привычное место и слушал. Слушал молитвы, которые неслись от амвона, и думал, думал.
От него не требовалось молитв и присутствия на службе. Он стоял и вслушивался в церковную скороговорку, до него стал доходить смысл сказанного.
Вечерняя молитва закончилась. Братия разошлась, а Данилка, покрутив головой, увидел Андрея, который сидел на сложенных бревнах и разговаривал с послушниками. Они приехали недавно из Троице-Сергиевой лавры. Это были учащиеся семинарии, у них было послушание в Трифонов Печенгский монастырь. Семинаристы изучали житие кольских святых и развитие христианства на Кольском полуострове. Что-то вроде дипломной работы, как сказал Андрей. Он подошел поближе к разговаривающим и услышал:
– Не пойму я, брате, как такие душегубы могли стать святыми, – говорил высокий худой юноша с прямыми светлыми волосами.
– Покаялся и пришел к Богу, – спорил с ним второй, с небольшой редкой бородкой. Он был степеннее своего товарища, молчаливей.
– Не забывайте, что они канонизированы только на местном Соборе. Это местные святые, – подал голос Андрей. – Потом, может ли канонизация быть символом святости? – вдруг оборонил Андрей. – Может, это акт политический?
Семинаристы непонимающе посмотрели на него.
– Годы должны пройти, годы, – сказал Андрей. – Только когда сохранятся в памяти людской навечно их деяния, только тогда можно вершить Собор и причислять их к лику святых.
– Это ты про царскую семью намекаешь? – недоверчиво спросил высокий.
– Да разве только о ней вещаю, – отмахнулся Андрей. – В системе дело, в действии. – Кстати, а в чем святость царской семьи? – неожиданно вопросил он спорящего. – Что за терновый венец они приняли? Разве император встал за землю русскую, разве он за нее мучения принял? – загорячился он. – Государь, а престол бросил. В такое время! Это же как мать, которая бросила своего ребенка, достойна осуждения, а мы его в – святые!
Семинаристы потрясенно молчали и тихонько разошлись. Андрей, подпер голову ладонями, задумчиво уставился в одну точку.
«Опять не то сказал. Напугались семинаристы. В их глазах это же ересь. Не то! Не то. По-другому нужно говорить. Убеждать нужно», – думал он.
– У каждого свое предназначение, – повторил Андрей слова, вспоминая разговор с деканом академии. – У тебя дар слова. Ты утешить можешь.
«Значит, не могу», – думал Андрей.
Но почему нужно соглашаться со всеми? Даже с церковными догматами. В постоянном благоговении верующий жить не может.
– А ведь ты, Андрей, в бога не веришь, – скорбно сказал духовник. Андрея передернуло от таких слов.
«Я не то что не верю, – подумал Андрей. – А если его просто нет!» Его сорвало с бревен, и он быстро прошел в храм. Он опустился на колени и стал шептать слова молитвы.
– Грешен, грешен, господи, – шептал он.
Его черная мягка бородка становилась влажной от непроизвольно текущих слез.
– Грешен я, грешен, – повторял.
Спас скорбно смотрел на него и, казалось, вразумлял.
«Кто их взвесит, грехи наши. На каком безмене? Искус тебя охватил, раб божий. Чем ближе к богу, тем больше искушение…»
– Накажи меня господи, верни в лоно свое, стадо твое, – молил Андрей.
«Ладно, – сказал Господь, но больше так не делай. Помни – гордыня все-таки грех».
Данилка
Пролетело короткое полярное лето с его белыми ночами. Данилку неожиданно отправили в школу. Пацаненок привык к вольной жизни и не сразу сообразил, чего от него хотят. Старец развернул пакет и показал синюю форму.
– Ну-ка примерь.
– Зачем, отче, – опешил Данилка.