Там, где тебя ждут

Выждав несколько минут, кошка волнообразным способом спустилась с буфета и направилась к хозяйке дома, которая, как заметила кошка, необъяснимо плюхнулась на пол, закрыв руками лицо. Кошка упорно терлась головой об ее ноги, ожидая отклика. Не дождалась. Женщина продолжала недвижимо сидеть. Кошка протиснулась в щель между лодыжками. Просто удивительно, когда же эта женщина наконец встанет, почему она так странно ведет себя и когда же она наконец вспомнит, что кошка еще не завтракала.

* * *

Дэниел достал два гомеопатических шарика. Он понятия не имел, каково их назначение. Натуральная, видимо, бумажная этикетка так потерлась и выцвела, что невозможно прочесть даже название медикамента.

Неужели ты действительно назвал это медикаментом? Нет ли для этого более подходящего названия? Он уверен, что есть. Лекарство? Нет. Есть еще какое-то нарочито загадочное название.

Эти таблеточки – он вспомнил, что их следовало называть «пилюльками», хотя и считал такое слово весьма неблагозвучным заимствованием из французского языка, – очень маленькие и сладкие. Он погонял их по языку, пока они не растворились, превратившись в магический сладкий порошок. Неудивительно, что дети всегда с удовольствием соглашались их принимать.

Он достал еще две штучки. Поднес пузырек к свету. Множество мелких, идеально круглых и одинаковых шариков. Теперь он разглядел и название на этикетке «Игнация»[96] – написанное выцветшими полустертыми чернилами, и внезапно вспомнил, как Клодетт дала их ему, когда уходила из этой самой квартиры, после того как привезла его обратно с похорон Фебы. Они жили раздельно уже около года, но, услышав о трагедии, она отправила детей к Лукасу и приехала к нему в Лондон, доставила его в аэропорт, держала за руку в полете, отвезла на похороны, потом забрала, следила, как он пил в отеле в тот вечер, довела до номера, мягко развела его руки, когда он неловко попытался обнять ее, а потом доставила обратно в Лондон. Он вспомнил, как она вложила пузырек в его протянутую ладонь, здесь в этой самой комнате, и удалилась, а он тянул руку вовсе не за шарлатанскими гомеопатическими лекарствами, но именно их она дала ему. «Игнация». Она еще имела наглость добавить:

– Для облегчения горя.

– Ты думаешь, – крикнул он ей, – что это бессмысленное дерьмовое плацебо вернет мне дочь? Или облегчит боль потери тебя? Неужели ты так думаешь? Что это может хоть в чем-то помочь?

Дэниел заглушил воспоминание. Ему не хотелось думать о том, как она уходила в тот день, удалялась от него по коридору. И он не выбежал за ней на лестницу, не выбежал. Он не стал окликать ее, пока она шла по тротуару к такси. Не стал тогда ни умолять, ни пытаться удержать ее, хватаясь за что угодно, за ее куртку, за ее руки, за ее сумку. Он уверен, что сдержался.

Он закинул в рот еще два шарика, потом еще парочку. Возможна ли передозировка в приеме этих пилюлек? Из горла Дэниела вырвался хриплый лающий смех. Вот был бы удивительный случай. Смерть от плацебо.

Он мог бы позвонить Клодетт и спросить ее. Мог бы взять телефон и набрать номер, и соединиться с тем домом, их домом, ее домом. И что сказать? «Привет, милая, возможно, я превысил рекомендуемую дозу «Игнации». Означает ли это, что я умру? Или что буду счастлив вечно?»

Дэниел отбросил пузырек в сторону. Он взял газету, прочел заголовок, осознал, что она недельной давности и уже изучена им от корки до корки, но его взгляд продолжал скользить по строчкам.

Не отрывая глаз от страницы, он нащупал янтарный пузырек и сунул его обратно в карман.

* * *

«Вот так уже лучше», – подумала Клодетт, бредя вдоль берега в застегнутой от холода куртке. Она выбралась из дома, отправилась на прогулку, она справилась – отлично справилась. И что, собственно, случилось на кухне? Ничего особенного. Теперь она прекрасно себя чувствует. Стоило ли, право, рыдать из-за какого-то кофе! Из-за чего, черт возьми, она так нелепо расчувствовалась? Просто утром она немного хандрила. Кому нужен какой-то муж, когда у них и так полон дом?

Она повернулась к воде: бирюзовые глубины под огромным серо-голубым небом, кружевные волны прибоя накатывали на гладкий влажный песок. Вдали темными стрелами носились собаки, нарезая круги друг за другом, вздымая лапами фонтанчики мелких брызг. Она свистнула им, и они вскинули головы, повернув уши по ветру.

Припарковав машину, она сразу позвонила Найлу. Они как раз гуляли по той самой «Мостовой гигантов», и Найл поведал ей что-то о базальтовых и полигональных колоннах, заставив ее улыбнуться, потом передал телефон Марите, и девочка взахлеб протараторила какие-то сведения о геологических молотках, присовокупив к ним легенду о древних гигантах, а Кэлвин, дождавшись своей очереди, первым делом спросил, не могут ли они взять нового щенка и не назовут ли они его Финном?

– Да, – она вдруг осознала, что произнесла, – да.

Меньше чем через сутки дети вернутся, и возобновится нормальная жизнь, их дом наполнится звуками голосов и перестуком шагов, все опять будет именно так, как ей нравится.

* * *