Там, где тебя ждут

Я сбросил ноги с кровати и поднялся до сидячего положения, чувствуя лишь легкое головокружение. Мирна – по-моему, так ее звали? Да, я почти уверен, что Мирна.

– Подозреваю, мне пора подниматься, – сказал я. – Как там вечеринка?

Мирна поправила одно из своих ожерелий, отделяя его от других.

– Все идет отлично, – сообщила она. – Ваш отец послал меня взглянуть на вас. Все удивлялись, куда вы запропастились.

– О, простите. Я просто зашел сюда, чтобы сделать… гм… один телефонный звонок и… в общем… дело в том… мне понадобилось… мне нужно решить, должен ли я или… – окончательно сбившись с мысли, я поднял на нее глаза, на женщину, согласившуюся выйти замуж на моего отца, на женщину, которая теперь каждую ночь спит на этой самой кровати. Интересно, что побудило ее согласиться? Как мог кто-то подумать, что союз с человеком вроде моего отца будет правильным жизненным выбором?

Когда-то в юности, лет примерно в пятнадцать, я задал этот самый вопрос матери и практически попал впросак. Это неловкое, тревожное воспоминание, точно хирургический штифт в сломанной кости. Я вошел в эту комнату (я говорю: «вошел», хотя на самом деле ворвался, исполненный ярости на моего отца за недавнее посягательство на мою свободу – так я это понимал) и увидел ее сидящей на краю кровати. Она, должно быть, – как я понимаю теперь, – удалилась сюда отдохнуть от своеобразных «Sturm und Drang»[60], бушевавших в нашей квартире. Забавно, что понимание приходит только тогда, когда сам осознаешь родительские сложности. И вот мать сидела здесь, с раскрытой книгой на коленях. И эта книга, в тот момент, явилась для меня сущностью моих разочарований, их абсолютным катексисом[61].

Дело в том, что хорошим вечерним отдыхом мать считала перечитывание «Божественной комедии», в то время как отец предпочитал отдыхать с пивом, глядя по телевизору спортивные игры. То, что они прискорбно не подходили друг другу, казалось некой данностью, и она неизменно присутствовала на фоне наших жизней; подобно другим людям их поколения, они покорно смирились с этим, поглощенные домашней суетой, и просто стремились создать оптимальное воплощение семейного уюта. Но мне помнится, что лицо матери часто принимало отвлеченное, отстраненное выражение, словно ее мысли блуждали где-то далеко, в запредельных, не доступных никому из нас краях.

В тот момент, стоя перед ней в этой спальне, я захотел узнать, как это могло случиться. Что привело ее к такой ужасной ошибке, что толкнуло на ложный шаг, что ввело в заблуждение, заставив думать, что эта женитьба будет для нее правильным выбором?

– Почему, черт побери, – помню, крикнул я с жестокостью и близорукостью юности, – ты вышла замуж за этого типа? Почему?

Она начала укорять меня за сквернословие, но умолкла, не договорив. Она посмотрела мне прямо в глаза и назвала по имени: «Дэнни». Да, она начала фразу, которую так и не закончила. На сегодняшний день я мог бы пожертвовать очень многим, чтобы иметь возможность услышать ее окончание, однако всем известно, что жизнь наша полна вопросов, оставшихся без ответа.

– Дэнни, – сказала она, – правда в том, что все это время я любила…

Продолжить она не сумела. И знаете почему? Потому что зарыдала с такой ошеломляющей безудержностью, что не могла говорить. Прежде мне не приходилось видеть слез матери. Она вообще редко проявляла чувства, даже редко ругала нас. Обычно она вела себя с загадочным спокойствием. И ее душераздирающие рыдания, ручейки слез, текущие по щекам, стали для меня самым жутким шоком. По-моему, я сказал «прости», по-моему, я сказал «мама» и «не надо». Хотя, возможно, что я вообще ничего не говорил.

Так или иначе, но я больше никогда не осмелился спрашивать ее вновь.

И теперь я сидел на ее бывшей кровати, глядя на вторую жену отца. По-моему, чтобы не дать себе шанса задать ей тот же самый вопрос, что задал матери в отрочестве, а также пытаясь сгладить то жуткое воспоминание, я выдал следующее:

– Знаете, Мирна, я столкнулся с дилеммой и не знаю, что мне делать.

– Правда?

Не понимаю, зачем я признался в своих затруднениях, но казалось предпочтительнее говорить о дилеммах, чем о привлекательности моего отца в качестве мужа.

– Может, вы сможете мне помочь, – пылко продолжил я.

Тонко прочерченные карандашом брови Мирны резко поднялись, но, к ее чести, она постаралась улыбнуться.

– Я попытаюсь.

– Я… В общем, это очень долгая история, но я… только что узнал кое-что о человеке, которого знал много лет тому назад. И эта новость поразила меня. И теперь непонятно, должен ли я поехать и найти одного старого друга, возможно, способного объяснить много подробностей о том случае, который, возможно, сумеет дать мне какие-то ответы? Или нужно вернуться домой к жене и забыть про все это треклятое непонятное дело?