Там, где живут боги

— Ничего, ничего, главное — не переживать, — стал успокаивать себя архиепископ. — Мал он ещё, не окреп, туда-сюда вертится, лишь воду мутит. Ничего сверхважного младший Венетис в нашем житии-бытии изменить не в состоянии. Каши мало съел. Так, карты попутать да досадными помехами нервы нам пощекотать — вот это у него получается мастерски. По сей причине будем жить и смело смотреть вперёд. Впереди событий хватает, и они куда солиднее и важнее, чем очередные попытки остановить язычников. Дай Бог нам с этим справиться достойно и не наломать дровишек в зиму себе и окружающим! — Он говорил всё тише и тише, пока его голос не перешёл в неясное бормотание. — Сколько разрушили… и как упоительно, с каким ожесточением! А могли ведь и иначе. Сочувствовать, сопереживать, хранить прошлое во имя будущего. Могли, но не сумели…

Глава 44 Примирение

В ветхую дверь постучали. Монах-отшельник по имени Феоклит не сразу понял, откуда доносится звук. Стук повторился, за ним последовал жалобный скрип давно не смазанных петель. На пороге появился молодой человек.

— Сюда нельзя, — сухо сказал монах, не поднимаясь с грязного, покрытого вытертым одеялом топчана.

Его густая чёрная борода и усы закрывали половину лица и сливались с длинным платьем, обвязанным грубой бечёвкой вокруг пояса. Руки, сцепленные в тугой замок, покоились на острых коленях.

— Отец…

— Вы ошиблись, молодой человек, я не отец, я монах. Ради всего святого, выйдите за дверь.

— Я — Афроникос.

Монах замер. Потом сделал несколько взмахов рукой, словно отгоняя назойливых мошек:

— А… опять, значит, пришли. Ну заходите, продолжайте дальше меня мучить.

— С кем ты говоришь? — удивился Афроникос.

— С галлюцинациями, — сказал отшельник и расхохотался.

Парень подошёл к Феоклиту и присел перед ним на корточки.

В полумраке кельи золотым сиянием сверкнули глаза. Переливаясь бирюзовым светом, они пристально смотрели на монаха. Две чёрные бездны напротив, сначала исподлобья, потом в упор, испытывающе и не моргая, впились в искрящийся неземной свет, засасывая его в свои глубины. Губы под густыми усами дрогнули, высушенные годами озёра глаз стали безудержно наполняться жидкостью, пока не брызнули фонтаном слёз. Монах закрыл лицо дрожащими ладонями, не в силах больше сдерживаться. Он плакал навзрыд и приговаривал:

— Зачем, зачем ты мучаешь меня? Отпусти уже! Уходи!

Афроникос обнял сгорбленное худое тело и стал поглаживать ребристую спину:

— Я здесь, я настоящий! Отец, я пришёл за тобой! Ну же, успокойся, возьми себя в руки! Я так долго тебя искал! Посмотри на меня!

Всхлипы постепенно стали утихать, и монах разлепил мокрые редкие ресницы.

— Это… и вправду… вправду… ты? — прошептал он.

— Да, это я. Тебя не было среди людей семнадцать лет! Тебе сменили имя!

— Да… Не было… Я принял постриг, — повторил отшельник. — А ты подрос… сынок…

Афроникос выпрямился, словно в подтверждение отцовских слов, показав себя во всей своей юношеской красе. Крепкое, атлетического сложения тело, черные как смоль, густые волосы. Он был словно высечен резцом скульптора.

— Я должен тебе кое-что сказать. Только ты не волнуйся.

Феоклит вскочил на месте. Его сердце неистово забилось, как в предсмертной агонии.

— Где? Где она?!

Взгляд нервно забегал по комнате, ноздри стали улавливать сладкие запахи…

— Я здесь, любовь моя!

Ворвавшийся благодатный свет озарил тёмную лачугу монаха. Нежный аромат вытеснил запах плесени и разлетелся медовым ароматом по всем углам, будоража и волнуя каждую клеточку его памяти.

— Афродита! — прошептал он. — Моя прекрасная Богиня!

Монах упал на колени и крепко, до боли, обхватил её ноги. Неистовые рыдания приглушались тонкой тканью белого платья, в которое он уткнул своё лицо.

— Ты вернулась ко мне, вернулась, как и обещала!

— Да, мой милый Нико, прости, что заставила тебя страдать!

Афродита опустилась рядом с Никосом на колени и принялась осыпать его щеки, глаза и лоб поцелуями, осушая нескончаемые потоки слёз, которые всё лились и лились.

— Ты мне не чудишься? Точно? — Никос никак не мог поверить ни своим глазам, ни своим ощущениям. — Меня почти уверили в том, что я сошёл с ума, что демон вселился в моё тело и овладел душой. Я почти добровольно стал отшельником, потому что жизнь не была мне больше нужна без тебя! Без вас!

Никос снова перевёл взгляд на сына, который ласково поглаживал вздрагивающую костлявую спину отца.

— Тебя увезли насильно, ты не мог сопротивляться. Но теперь всё кончено, любовь моя.

— Что кончено? Расскажи, умоляю! Ты улетела к Зевсу, что было дальше?

— О, великий Зевс принял меня. Он поведал мне о Люцифере и о сделке, которую не согласился с ним заключать. Но от судьбы не уйти. Даже Мойры не подвластны своему веретену, мой рок был неотвратим. Я должна была исполнить просьбу Люцифера.

— Какую просьбу?

— Ангел Смерти пообещал поведать нам о Господе, о своём Творце, который прибыл на наши земли на смену нам, Олимпийским Богам. Демон поклялся открыть тайну, которая позволила бы свергнуть его Бога. Взамен он просил потомство.

— Кому потомство? Дьяволу?!