Там, в гостях

Едва Пол уехал, как я позвонил Августусу, и мы вновь стали встречаться. Однако прежними наши отношения уже не были, к тому же появилась новая причина для напряженности между нами. Незадолго до «ретрита» Дейв Уилрайт попросил меня поработать в Пенсильванском хостеле «Комитета Друзей на службе обществу»[114], и я ответил согласием. Хостел предназначался для беженцев из оккупированной нацистами Европы; они жили там до тех пор, пока не найдут работу и не устроятся в Соединенных Штатах. Многие пока слишком плохо знали английский, вот «Друзьям» и понадобились помощники со знанием немецкого и опытом преподавания.

Последние несколько недель я подбивал Дейва дать мне такую работу. (В этом-то и был смысл довольно неискреннего вопроса из моих записок о «ретрите»: «Какой у меня мотив?») В Юрике я поддержал его по поводу активной жизни, потому что мне самому хотелось действовать. Я знал, что вскоре Пол меня покинет, и в одиночестве даже не думал продолжать жизнь по правилам Парра. После счастливой совместной жизни с Полом они стали бы угнетать.

К тому же, примкни я к «активным», заключил бы с собой сделку. Усердно работая и верно исполняя обязанности в хостеле, я мог бы позволить себе по вечерам любой род свободы. До Филадельфии на поезде ехать недалеко, и я уже знал там парочку адресов.

Августус мое решение не критиковал и обсуждать не стремился. Наверняка сделал скидку, зная, что за ним стоит. В день моего отбытия он пришел на вокзал «Юнион депо» и смутил меня своей очевидной искренностью: «Благослови тебя Господь, Кристофер!» Затем пробормотал себе под нос: «Думаю, все с тобой будет хорошо. Да…»

Поезд тронулся, увозя меня навстречу другой жизни, такой, какую поняли бы и одобрили даже Иные. Я теперь восхитил бы многих людей, такой «самоотверженный», «полезный» и «патриотичный». Августус же возвращался к своим старушкам, черствым печеньям и хижине на вершине садового холма. Но к тому времени я уже знал достаточно и понимал: вполне возможно, что Августус и несколько сотен подобных ему старомодных людей, разбросанных по всей стране и почти незнакомых друг с другом, неким совершенно загадочным косвенным образом поддерживают в нас духовное начало; обновляют в нас запас гормона, без которого общество зачахло бы и умерло, невзирая на то, победят нацисты или проиграют. Возможно, это единственные во всей Америке люди, чью работу можно было по-настоящему назвать существенной… Мысль об этом вызывала благоговение – но не мешала уплетать в вагоне-ресторане стейк и запивать его светлым пивом. Вины я не ощущал, и аппетит у меня не испортился.

Спустя три месяца службы в хостеле я получил письмо от Августуса:

Мой вечно дорогой Кристофер!

Пишу в надежде первым сообщить то, что тебе наверняка хотелось бы узнать от друга, а не от постороннего и, уж конечно, не из прессы. Возможно, ты уже обо всем знаешь из газет с Восточного побережья? Дело касается нашего друга Пола.

(Ужас, подумал я, что он еще натворил?)