И, словно желая показать, как сильно занят, велел одному из парнишек провести меня по лагерю. Смотреть и правда было не на что. Койки в бараках были завалены ветошью; а из-за того, что здесь оказалось еще грязнее, чем в тренировочном лагере, выглядело это учреждение весьма мрачно. Жить предстояло бок о бок с соседями, не имея возможности отгородиться от них, и при мысли об этом настроение у меня здорово упало. Парнишка показал мне автоцистерны, на которых они выезжали на пожар, если поблизости от него проходила дорога, и объяснил, как копают ямы на пути огня или разжигают встречное пламя, если дороги поблизости нет. Затем он принялся рассказывать о сезоне дождей, который ожидался в скором времени, и как лесовщики будут считывать показатели дождемеров и измерять поверхностные стоки… Парнишка был серьезный; подкованный в механике девятнадцатилетний член церкви адвентистов седьмого дня, он обращался ко мне «сэр». В лагерь пока еще не прибыл ни один призывник моего возраста, да и я годился ему в отцы.
За обедом в столовой Пол вел себя куда любезнее, пусть и не со мной лично. Парни им восхищались, слушались его – кроме разве что небольшой группы тех, что постарше и консервативнее. Эти поглядывали на Пола с настороженностью. Большинство же были милыми простыми мальчишками, прямиком с ферм или из церквей, и они в жизни не видели никого вроде Пола. А еще там был упитанный негр-очкарик по имени Уилсон, к которому Пол относился с особенным садистским покровительством и часто называл «черномазым». В ответ на это Уилсон, смеясь, называл Пола «снежком».
Пол держал собаку по кличке Мохнатка. Она была единственным личным питомцем во всем лагере: сучка, дворняга из помета дикого чау с холмов и эрдельтерьера, принадлежавшего одному из лесовщиков, которого недавно перевели в лагерь в Лас-Мадрес. Пол в Мохнатке души не чаял.
– Я заказал ей платиновый ошейник, – сообщил он со знакомой ноткой агрессивности.
Когда же мы наконец остались наедине и я уже готовился уезжать, Пол сказал:
– Ты псих, если собрался сюда. В Лас-Мадрес хозяйство куда лучше, кормят приличнее, да и опасность пожаров намного ниже. Главный инспектор местной Лесохозяйственной службы просто скотина. Господи, так и придушил бы его! Постоянно напоминает: «Увижу, что кто-то из вас зассыт, вышвырну из лагеря. Не хотите бороться с пожарами – боритесь с нацистами». Вообще, власти у него никакой, разве что когда мы на проекте; но Клем Гриффит все спускает ему с рук. Бесхребетный жополиз… И все-таки, – добавил Пол с явным наслаждением, – это твои тревоги, милый, не мои. Сам я на пожары больше не выезжаю. Нашли какие-то проблемы с сердцем. Поэтому и хозяйничаю на кухне. Могу уволиться со службы по здоровью. В любой момент.
– Что же торчишь тут? Нравится?
– Еще как. – Тон Пола как бы говорил: «Зато тебе не понравится, не выдержишь».
Когда я уже садился в машину, к нам подошел Клем Гриффит, директор лагеря. Он услышал, что я приехал и что скоро мне положено прибыть сюда на службу, и захотел высказать, как они с Мэй рады и прочая, прочая. Пол слушал его с кислым видом, а когда Клем ушел, ввернул на прощание, чтобы еще больше меня расстроить:
– Это место просто кишит гремучниками. Мы их пачками убиваем. Вся это чушь о ненасилии – пропаганда для внешнего мира. Тут мы давим все, с чем сталкиваемся, и квакеры – впереди всех. Видел бы ты, как они забивают бедных змеюк.
Спускаясь в машине по склону холма, я думал, выдержу ли в лагере. Да, выдержу. С парнями я бы поладил, а что до пожаров – пока о них можно было не думать, ведь близился сезон дождей. Но вот Пол… Это иной вопрос.
Впрочем, когда мы через пару недель снова встретились в городе, атмосфера между нами была куда теплее. Пол прихватил с собой Мохнатку, и мы отправились за покупками в Беверли-Хиллз. Вел себя Пол оживленно, хотя несколько истерично и нервно. Сорил деньгам: приобрел водонепроницаемые часы, роскошный спальный мешок, бинокль, подбитую мехом куртку, компас в кожаном чехле.
– Знаешь, – сказал он, – я уже потратил больше половины денег.
– Всего-то? – Я изо всех сил старался говорить не осуждающе. – Надо же, какое чудо!
– Понимаешь, я же не для себя покупаю. Себе я только куртку взял. Остальное – для друзей. Многие из них по вечерам листают старые каталоги. Когда ты заперт в месте вроде нашего лагеря, можно буквально влюбиться в какую-то вещь и сойти по ней с ума. Хочешь ее, и все тут… Тогда я говорю парню, что поеду в город и приценюсь там для него, а сам беру и покупаю нужную вещь. Сперва он обещает выплачивать по столько-то в месяц, божится, хотя у самого, как и у большинства, за душой ни цента. А потом наступает день рождения, Рождество, Пасха или еще какой праздник, и я заставляю этого парня принять вещь в подарок… – Пол замолчал и взглянул на меня. Затем произнес, улыбнувшись совсем без агрессии и почти что смущенно: – Я знаю, о чем ты подумал, Крис. Все верно, я подкупаю ребят.