Там, в гостях

До меня дошло, что этим своим признанием он как бы еще и просит прощения за то, что в лагере вел себя дурно. Пол просто хотел сохранить за собой пригретое место. Боялся, что я, приехав в лагерь, узурпирую его власть.

Вот уж правда, комплимент. Я был очень тронут и тогда же, прямо на месте, решил просить о переводе в Лас-Мадрес. Если Пол, узнав об этом, искренне разочаруется, всегда можно будет сказать, что призывная комиссия ошиблась.

Позднее мы заглянули в крупный отель, чтобы выпить. Этот отель, как и многие другие, был центром ОЗПВС[116], и военным разрешалось в определенные часы пользоваться местным бассейном. При нас они оккупировали его, плескались и ныряли. Там был один в дым пьяный морячок из Алабамы, который думал, будто у него свидание со старлеткой по имени Эллен. Или же ее звали Хелен? Морячок и сам не помнил и приставал к каждой встречной девушке со словами:

– Привет, красавица, тебя как звать?

Какая-то брюнетка с тонкими чертами лица, отдыхавшая на бамбуковом шезлонге перед кабинкой для переодевания, отреагировала на него с негодованием и отвращением. Пол назвал ее героиней Скотта Фицджеральда, которая уснула у бассейна на бурной вечеринке в двадцатых годах и проспала пятнадцать лет. А когда проснулась, то решила, что попала в кошмар.

– Ужин за мой счет, – объявил я, ощутив после напитков прилив щедрости. – Поедим прямо тут, в отеле. С шампанским.

– А что, отличная идея, голуба! Ты ведь не против, если я приглашу Уилсона? Он сегодня тоже в городе, и я знаю, по какому номеру до него дозвониться. То-то он порадуется – поужинать в таком месте!

– Я-то не против, но… Пол, пустят ли его?

– Если не пустят, устроим тут скандал, какого не было с тех пор, как меня вышвырнули из «Савоя». Хотя лучше все же встретить Уилсона у входа.

Как ни странно, на неприятности не было и намека. Если служащие отеля и имели какие-то расовые предрассудки, то отбросили их, занятые охраной собственности заведения: их вниманием безраздельно владела пьяная солдатня. Уилсон же по случаю приоделся со вкусом и держался расслабленно и очаровательно.

Правда, в его присутствии Пол вновь стал вести себя агрессивно. Начал с того, что исключил меня из беседы, настойчиво обсуждая с Уилсоном увольнительные, которые они вместе провели в негритянском районе Лос-Анджелеса. Упоминал певцов, лидеров ансамблей и бары, знакомые им обоим, совсем как если бы сорил именами европейских завсегдатаев модных клубов. Фигурировала еще какая-то Сэнди с Тринидада, с которой у него якобы завязался безумный роман. О ней я слышал впервые, но это не значило, что романа нет.

Затем, когда мы ужинали, Пол заявил, что люди за соседним столиком смотрят на нас враждебно.

– Думают: что жирный черномазый делает в компании двух милых белых парней?

Уилсон в ответ только усмехнулся.

– Приятель, сделай одолжение: оставь этих снежков в покое. Я не знаю, о чем они думают, и если честно, знать не хочу. Сейчас я просто наслаждаюсь жизнью.

Год еще не закончился, а я уже знал, что ни в какой лагерь не отправлюсь. Призывной возраст понизили. Я ощутил облегчение и вместе с тем сильное разочарование. Затем взялся за новый роман. Понял, что вдали от Лос-Анджелеса военного периода мне работается куда лучше; друг Августуса разрешил мне гостить у него сколько угодно. А жил он на юге побережья. Августус тоже временами нас навещал. И так получилось, что я ничего не слышал о Поле несколько месяцев.

Затем в начале лета мне пришло письмо от Пэта Чанса – приглашение обсудить, как он выразился, кое-что с ним и еще кое с кем. Из этого расплывчатого приглашения стало ясно, что обсуждать предстоит Пола. Видимо, он успел порядочно нашкодить в лагере, и от него хотели бы избавиться. Однако – прочел я между строк – намеки Пол понимать отказывался: мол, хотите меня выставить – так выставляйте, но ответственность за это ляжет на вас. Скандала же никому не хотелось, ведь пацифисты сами, силами собственной пропаганды, сделали из Пола героя.

Я прекрасно их понимал, но на встречу отправился во враждебном настрое, заранее приняв сторону Пола. Кроме Пэта Чанса, пришли Клем Гриффит и несколько самых консервативных его отказников: широкоплечих, загорелых парней с приятными, но крайне серьезными лицами. Царила всепроникающая атмосфера мрачноватой доброй воли.

Клем Гриффит начал с того, что Пол «всем» нравится, но оказывает «тлетворное» влияние. Рассказами о роскоши и сексе в столицах далеких стран вселяет в души товарищей чувства тревоги и неудовлетворенности. А еще Пол, оказывается, проносит в лагерь крепкие спиртные напитки, хотя прочие – вынужден был признать Клем – поступают так же. Имелось подозрение, что у Пола и нескольких его приятелей даже есть заначка марихуаны.

– Правда, доказательств нет, – вмешался один из парней, в отчаянном стремлении восстановить справедливость, – то есть никто ни разу не видел, как они, э-э, вкушают дурман.

Затем Клем смущенно поведал, как Пол «подстрекал товарищей на бунт» против его «монополии на секс». Клем нервно рассмеялся, обращаясь ко мне: