Там, в гостях

– Заткис мрезит илло мелки свиниа! – передразнивает его Алеко.

– Все ты виноват, – набрасывается Джеффри на Амброза. – Зачем говоришь с ними на этой смеси языков? Только раззадориваешь их. Почему не обучишь языку белого человека?

– Дорогой мой Джеффри, отчего ты всегда такой умопомрачительный британец?

– Я британец настолько, насколько сам, черт возьми, того хочу.

– Бриттанц! – вмешивается Алеко, то ли поняв слова Джеффри не до конца, то ли, что вероятнее, поняв их совершенно неверно и уловив некий грязный смысл. – Алеко Бриттанц! А, na na! – Он грозит Джеффри пальцем, и тот спьяну неудачно пытается врезать ему. Алеко ловко отпрыгивает в сторону, и Джеффри валится с ящика на спину.

– Амброз, – пыхтит он, поднимаясь на ноги, – ты хоть вели этой своей непристойной мелкой любовнице говорить тише! У меня нервы на пределе. Я предупреждаю! А ну как вырву ему кадык голыми руками.

– Душа моя, ну, право слово, мы же не в средневековом замке! Это же не рабы. Здесь у всех равные права, и я настаиваю на том, чтобы их уважали. И, как я уже тысячу раз говорил тебе, я здесь ни за чьи поступки – в том числе и твои – не отвечаю.

– Знаешь, кто ты?! Ты сраный bolshevik! Что же «Интернационал» не поешь? Давай еще достань свои серп и молот, tovarisch! Ну, где твой идиотский серп?

– Душа моя, сколько можно говорить, что никакой я не большевик? Никогда им не был. Я анархист. Я вообще полная противоположность большевикам. В России…

– Я тебя не слушаю! – кричит Джеффри и затыкает пальцами уши. – Хоть всю ночь фонтанируй этой бредятиной, если угодно, я ни слова не услышу!

– В России всех анархистов давным-давно уничтожили, как смертных врагов режима…

– Ни слова не слышу! – орет Джеффри, зажмуриваясь и колотя по ящику пятками.

– Хороший мой, ты бы хоть своего Кропоткина почитал…

– Бред! Бре-ед!

– Взять хотя бы то, что творится в Германии…

– Ну хорошо! – Джеффри моментально достает пальцы из ушей. – Бери Германию! – Он подается так близко к Амброзу, что чуть не трется об него своим носом. В такие моменты видно, как сильно в своей нескончаемой жизнеспособности, если не в самой способности жить дальше, зависит Джеффри от Амброза. Трагикомичный спор, который никогда не завершится и в котором ни один из них не победит, заново заряжает Джеффри и придает ему сил. – Бери Гитлера! Чертов дутый большевик, как ты, должен всецело ненавидеть Гитлера! Ну же, ты ведь не одобряешь его дел, или нет? Ну разумеется, нет. А я скажу тебе: Гитлер чертовски умен! Он хотя бы извел под корень проклятущих большевиков…

– Даже будь это правдой, в чем я…

– Бред! Бред! Бред! Бред! – Джеффри снова затыкает уши. – Бред! Бред! Бред! Бред! Бред!

За все это время Ганс не произносит ни слова. В присутствии Джеффри он вообще без надобности рта не раскрывает: сидит, поднеся к губам стакан и улыбаясь, с загадочным, почти медитативным видом; хотя на деле он, скорее, просто пьян.

Неприязнь Ганса к Джеффри ничуть не удивляет, ведь Джеффри ведет себя по отношению к нему как невоспитанное дитя. В разговорах с Амброзом Джеффри называет Ганса «фон Блоггенхаймер», наивно притворяясь, будто настоящая фамилия Ганса, Шмидт, для него слишком уж чуждая и трудно запоминаемая. Даже будь Джеффри учтив с Гансом, тот все равно невзлюбил бы его. Гансу не нравится, как Джеффри влияет на Амброза, вот он и ревнует. Как можно быть таким глупцом? Я на острове всего несколько недель и то понял, что на Амброза, этого мотылька с железными крылышками, повлиять не может никто.

В крови у Ганса традиции прусского сержанта-инструктора, и вот они-то, мне кажется, заставляют его смотреть на Амброза как на главнокомандующего, привилегированное существо, которому пристало быть эксцентричным, как тому же Фридриху Великому. В его отряде Вальдемар – это капрал, а Тео и Петро – рядовые, самовольные и абсолютно непригодные к службе. Ганс орет на них, хлещет огромной поварской ложкой, швыряет в них горшками, гоняется за ними по всему острову и, думается мне, спит с ними. Они прекрасно понимают друг друга; их объединяют простые, животные и незамутненные связи.

Отношения Ганса с Алеко куда загадочнее. Я постоянно замечаю напряжение между ними. Эти двое не заигрывают друг с другом, не паясничают. Общаются настороженно и даже вежливо.

Осознанно или нет, Амброз эту ревность поддерживает. Он жеманничает, точно великодушный деспот, и это выражается в его непредвзятости перед лицом конфликта, когда один прав, а другой нет: беспристрастность Амброза равна покровительству тому, кто неправ. Я испытал это на себе вчера, когда страшно разозлился на Тео. Мы были в лодке…

Нет, даже стыдно рассказывать. Уж больно мальчишеская вышла история.