Там, в гостях

Забавно, что я – один из немногих горожан, кто успел пережить современный авианалет. Естественно, по сравнению с полномасштабной атакой на Лондон даже самая мощная бомбардировка Ханькоу покажется взрывом отсыревшей петарды. Но я об этом не думаю. Напоминаю себе, что и в Китае не сильно испугался, подбадриваю друзей (и себя заодно); говорю, что и в укрытиях можно закатить вечеринку, а когда пропадет свет – с кем-нибудь заняться любовью.

28 сентября. Ну, вот теперь, похоже, дело точно закрыто. Никаких больше отсрочек. В помиловании отказано. Остался эшафот. Уилсон вчера пьяный вернулся из Берлина. Сегодня днем армия Германии мобилизовалась. Ночью Чемберлен со стоном говорил: «Просто ужасно!»

Только что вернулся с обеда у Мэри. Все ее квартиранты съезжают: кто идет в армию, кто во флот, а она не знает, на что теперь содержать дом или куда податься, если средств не будет вовсе. Тем не менее она, как обычно, просто чудо как спокойна; ее вера в коммунизм, похоже, и впрямь дает ей полную уверенность и моральную поддержку. Или же просто у нее такой темперамент? Может, такое спокойствие она сохраняла бы и при иных обстоятельствах? Как адвентисты седьмого дня? Вера – любая вера – всегда заставляет меня нервничать. Я предпочитаю хвататься за скепсис Э. М.

Мэри рассказывает, что детей дошкольного возраста никто эвакуировать не собирается. Ходит слух, будто правительство, когда начнется война, истребит всех собак, и вот одна знакомая Мэри уже отвела своих питомцев к ветеринару – «усыпить». В центр защиты от авианалетов на улице, где живет Мэри, пришла одна женщина и спросила, не может ли кто нанести на ее маску какой-нибудь узор, «чтобы придать больше индивидуальности»? Все это Мэри рассказывает с легким задором апокалиптических пророчеств, как будто ее спросили о предвестниках Второго пришествия.

Утром над книгой о Китае я не работал – по расчету. Посмотрим, сделают ли наши издатели хотя бы вид, что хотят ее публиковать. Страха я вроде больше не испытываю; он прошел. Сам себе я кажусь совершенно хладнокровным, и только трепещет где-то в глубине огонек веселости. А веселит меня ощущение скорости: события быстро набирают оборот. Нас плавно несет к грани!

Позднее. Сделав предыдущую запись, я поехал на вокзал Виктория встречать Хью Уэстона из отпуска в Бельгии. На станции толпились матросы, которые возвращались на мобилизованный флот. Плакали женщины.

Портовый поезд сильно задержался. Хью прибыл на нем в ярком клетчатом костюме, загорелый и в очень приподнятом настроении.

– Ну, дорогой мой, – приветствовал он меня, – войны, знаешь ли, не будет!

На секунду я и правда решил, что он успел получить какие-то экстренные известия… Так нет же, в британском посольстве он познакомился с одной дамой, которая гадала на картах, и вот она предсказала, что в этом году войны не будет!

Мы сели в такси, и Хью принялся пересказывать слухи о чуде, что произошло в деревушке недалеко от того места, где он отдыхал. Три хулигана утверждали, якобы видели, как по рельсам идет Дева Мария. Убедили в этом множество народу, и местечко стало центром паломничества. Спекулянты купили землю вокруг него, а торгаши принялись откалывать от шпал щепки и продавать их как реликвии.

Потом я мельком увидел в окно плакаты с надписью: «Большой шаг к миру» – и заорал водителю, чтобы он остановился. Хью нашел мое возбуждение слегка излишним; мы вместе прочитали новость о том, что Гитлер, Муссолини, Даладье и Чемберлен собираются завтра на встречу в Мюнхене.

Позднее пришли новости о невероятной сцене, разыгравшейся в Палате общин: голос Чемберлена дрогнул, королева Мария расплакалась, и только неотесанный коммунист Галлахер[75] кричал о предательстве.

Вечером мальчишки-газетчики орали: «Войны не будет! Войны не будет!» – но как-то грустно. Оно и понятно, газеты расходятся все хуже. Прохожих на улицах уже не возбудишь. По-моему, всех отпустило. Я сам готов рухнуть в постель и проспать полдня. Теперь-то мне ясно, что этим утром я боялся. И надеяться не переставал. Это открытие просто унизительно и даже тревожно. Значит ли это, что я ни при каких обстоятельствах не перестану надеяться? Говорят, будто надежда – это нечто благородное, а как по мне, она может стать просто идиотской привычкой, продлевающей агонию.

О себе я узнал еще кое-что новое, и мне плевать, даже если это открытие унизительно. Ничто, ничто, совсем ничто не стоит войны, в этом я полностью уверен.