Там, в гостях

Мне показалось, что в его голосе звучит вопрос. Как бы там ни было, Пол хотел и дальше заставить меня отвечать на вопросы, отстаивать свою позицию, а мне эти игры наскучили. Виноват сам Пол. Выходит, он не был по-настоящему заинтересован. Подумаешь, прочел книгу Августуса Парра и даже размышлял над ней непродолжительное время! Что это доказывает? Просто в больнице без обычных забав: секса, выпивки, наркотиков, – он заскучал. Черт возьми всех этих прожигателей и прожигательниц жизни! Им ни до чего нет дела.

Ни. До. Чего.

Ладно, решил я, дам ему последний шанс…

– По телефону ты сказал, что, кроме меня, тебе никто не поможет. В чем тебе нужна помощь?

– Я не говорил о помощи, – очень быстро ответил Пол.

Я точно слышал, как он это говорил, но сейчас не стал придираться.

– Что ж, ладно, в чем же дело?

– Ни в чем.

– Вот так просто – ни в чем?

– Ни в чем важном.

– Так, может, скажешь, в чем именно?

– Я передумал. Ты не поймешь.

– Ну вот, я ради тебя в такую даль тащился…

– А я тебе говорил: не хочешь – не приезжай.

Мы улыбались друг другу. Наше противостояние было сродни некой странной близости, игре.

– Ну тогда пока, – сказал я.

– Пока. – Мы очень вежливо пожали друг другу руки. Пол открыл мне дверь и снова закрыл ее, не успел я дойти до машины.

* * *

Спустя несколько дней меня посреди ночи выдернул из глубочайшего сна телефонный звонок. За окном еще стояла кромешная темень; все замерло в остолбенении раннего часа.

– Алло, – сердито ответил я.

– Кристофер… – Голос Пола. В нем не было ни отчаяния, ни даже напряженности, и все-таки я понял: дело срочное. Пол говорил очень тихо, лишенным обычной манерности тоном, в котором если что и осталось прежнего, то только осадок южного говора. – Я сейчас приеду.

– Сейчас?

– Минут через пятнадцать. На машине.

– Это так важно?

– Для тебя, может, и нет.

– Где ты сейчас? Дома?

– Дома меня не было уже два дня.

– О… ладно, приезжай.

– Кристофер…

– Да.

– Ты один?

– Разумеется.

– С тобой в кровати никого?

– Нет, – я допустил немного сарказма, – я проверил.

– Хорошо.

Когда я впустил Пола к себе, его вид меня поразил: один глаз почти не открывался, заплыв жутким окровавленным синяком. Пол был небрит, его одежда – смята и грязна. Он прошел в квартиру и сразу же сел на мою кровать.

– Выпить у тебя, конечно же, не будет, – сказал он. – Вечно у вас, трезвенников, для гостей ничего не сыщется.

– Есть ром.

– Ром! Боже, у тебя – и ром?! Ну, если ничего другого нет…

Я сходил на кухню и вернулся с бутылкой, которая была полна едва ли на четверть.

– С колой смешать?

– С колой? – вздрогнул Пол. – Я тебя умоляю… – Он откупорил бутылку и выпил ее в два больших глотка. Утер губы тыльной стороной ладони. – Скоро меня, наверное, вырвет. Ну и ладно, зато хотя бы руки больше не трясутся, – добавил он, присматриваясь к своим ладоням с некоторым интересом.

– Что у тебя с глазом?

– А… – Пол встал и, подойдя к зеркалу, присмотрелся к себе. – Это случилось дня четыре или пять назад. Точно, когда ты приезжал, вечером. Я подрался с одним из морпехов. С Нельсоном. Он меня и отделал.

– С какой стати?

– О, так он набрался. Я назвал его сукиным сыном, причем не имел в виду ничего конкретного, даже по-дружески. А он воспринял это лично. Или сделал вид. Я, мол, его маму оскорбил. Хотел разобраться по старинке, как в Старом Свете. Даже рубашку скинул. Вставай, говорит, дерись как мужик. Я ему: «Мэри, твоя женушка – не мужик и никогда не унизилась бы до того, чтобы вести себя по-мужски, а ты – просто мальчик, который строит из себя мужика и начинает меня здорово утомлять». Тут-то он на меня и накинулся.

– Я не удивлен, – сказал я, рассмеявшись. – Твоя смелость меня восхищает. Говорить с Нельсоном таким образом… Он и его дружки показались мне довольно крутыми.

Пол усмехнулся. Мой комплимент ему понравился.

– Начнешь терпеть хамство от морпеха или любого другого военного – и все, конец. Они же чувствуют себя такими неуверенными в себе, что могут разнести дом и перерезать всех, кто в нем есть.

– А что делали Рути, Ронни и другие, пока тебя избивали?

– Упились до беспамятства, наверное. Кроме разве что Рути, эта никогда сознания не потеряет. Так, бродит себе, ничего не видя, словно оживший труп. Если так подумать, я ее и не видел. Да и будь она там, ничего не изменилось бы. Когда она в таком состоянии, то при ней хоть человека убей. Она решит, что ты дурачишься.

– Говоришь, два дня не был дома? Ребята знают, где ты пропадаешь?

Пол изменился в лице. Он встал и подошел к окну, за которым уже начинало светать.

– Не знают и знать не хотят.

– Почему ты говоришь так?

– Мы здорово поссорились. О, все мрачные и дурацкие детали пересказывать не хочется, началось все из-за какого-то совершенного пустяка. А потом мы как давай резать правду-матку, наговорили столько всего! Выяснилось, что в глубине души они все меня ненавидят. Вот я и сказал, что ухожу. И ушел.

– То есть ты совсем порвал с ними?

– Было бы что рвать.

– Жаль слышать.

– О боже, только не надо! Тебе не жаль. Да и с какой стати? Бога ради, скажи, что правда думаешь.