Там, в гостях

А судя по тому, как Иэн Бенбери и Дейв Уилрайт поглядывали на Пола, Августус рассказал им кое-что из его мрачного прошлого. От Пола это не укрылось.

– Боже, Крис, они точно кучка старых дев, окруживших новоспасенную шлюху!

– Только давай без высокомерия, – сказал я. – Надо же нам, не-шлюхам, как-то развлекаться?

Иэн Бенбери, тощий, обгорелый на солнце мужчина с редкими светлыми волосами и худым, изборожденным глубокими морщинами юношеским лицом, был по-своему кротким и довольно бесстрашным, когда дело доходило до защиты меньшинств от общественного мнения и полиции. Он питал слабость к сухим шуткам в колониальном духе, которые рассказывал очень тихо, почти неслышно. Об Иисусе Христе он говорил так открыто, что мне делалось не по себе, но благодаря Августусу теперь я хотя бы уважал веру Иэна. А уж как человека его любить было совсем не трудно; таких, как он, Августус называл «поистине невинными».

– Мы с тобой, Кристофер, как инвалиды. Нам нечего и надеяться заново начать использовать свои конечности. Самое большее, на что стоит рассчитывать – и то если повезет, – так это на приличную механическую замену рукам и ногам. В лучшем случае двигаться они будут ходульно, не живо. А вот Иэн – дело другое. Он по-прежнему свободно и естественно пользуется своими членами. Миру не удалось искалечить его.

Дейв Уилрайт вызывал еще больше восхищения, но куда меньше любви. Чувствовалось в нем что-то от духовной примадонны. Он был не то чтобы толстым, но обладал упитанностью дружелюбной свинки из детской сказки. В окопах 1917 года Дейву было нечто вроде видения Христа. После этого он явился к командиру и заявил, что отказывается убивать. Мне искренне жаль того офицера. Он оказался в ужасном положении: Дейва полагалось отдать под трибунал, его почти наверняка расстреляли бы как дезертира. Я так и видел, как командир, едва не плача, умоляет Дейва спасти себе жизнь, а Дейв очень строго упрекает его за такую мелочность. В конце концов Дейв уступил и пошел на компромисс: он со своим отрядом отправится в атаку, но только с разряженной винтовкой за плечом. И он не просто сдержал слово: спрыгивал в окопы к немцам и пожимал им руки. Немцы, должно быть, были в ужасе; наверняка решили, что Дейв использует против них дзюдо…

С тех пор Дейв действовал только агрессивно-ненасильственно. Ненасильственно разбирался он с бутлегерами[104], вооруженными грабителями, главарями подростковых банд: нагонял на них страху, так что они сами бросали ножи и револьверы и сдавались полиции, которая, в свою очередь, страдала от непрерывного духовного шантажа Дейва. Он женился на жизнерадостной лохматой девочке по имени Наоми, которая была намного младше его, и вместе они создали вокруг себя атмосферу добровольных и возвышенных лишений: даже стакан воды у них в доме принять и то было стыдно. Четверых детей они растили, ни на йоту не отступая от своих принципов, то есть постоянно ссорились с руководством школы.

На суде по делу о пьяном вождении Пола представлял – бесплатно – друг Дейва. Суд выглядел сущим анахронизмом, но откуда было властям знать, что они имеют дело уже с совершенно другим человеком, а не с тем, которого арестовали: духовным мутантом, отринувшим насилие, курение, принявшим целибат и пьющим исключительно чай вегетарианцем. Августус подбадривал нас лекцией о карме: мол, это даже хорошо, что последствия дурных поступков настигли Пола столь быстро, значит, ему уже все прощается.

– Что мне надеть? – стенал Пол.

Мы долго разрывались между свитером с синими джинсами и формальным черным костюмом со скромным галстуком. Если Пол отправится на суд в свитере и джинсах, рассуждали мы, то произведет впечатление человека неимущего, который не может позволить себе приличной одежды, а значит, к нему с самого начала отнесутся с предрассудками, как к потенциальному преступнику. Разве это не достойное поведение? Явившись на процесс в костюме, он произведет уже лучшее впечатление, как добропорядочный гражданин. Не будет ли это трусливо и низко? Нет, возразил я, напоминая то, чему учил Августус: нельзя никого провоцировать на несправедливое к тебе отношение. Поэтому джинсы со свитером – это жестокость к судье. Так мы решили в пользу костюма.

И когда Пол предстал перед судом – один, стройный и утонченный, в совершенстве владея собой, сверхъестественно молодой – и тихим ясным голосом признал себя виновным, это был, как я сказал ему потом, величайший поступок со времен Жанны д’Арк. Судья, видимо, решил точно так же, и Пола выпустили на поруки, наказав только штрафом.

Потом нам предстояло отобедать с Иэном Бенбери и его супругой Эллен. Они наизнанку вывернулись, стремясь показать Полу, что нисколечко не считают его членом криминальных кругов. Я уж решил, что это для него испытание непосильное, и когда мы вернулись ко мне на квартиру, я попытался облегчить ему душу, разразившись критикой:

– Нет, ну что за жутко скучные люди!