Там, впереди

Сине-серебряным утром, наскоро позавтракав, мы идем в луга. Сережка, помня еще городские мамины наставления, берет с собой небольшую пластмассовую фляжку компота, я — удочку, рыболовную сумку и два бутерброда — черный хлеб с ломтиками сала. Он удивляется:

— А чего ты пить будешь, как захочется?

— Так вон река, озера… Да у рыбаков и тренировка такая, они весь день могут не пить.

— Ладно, если очень захочешь, я тебе дам глотнуть, — снисходительно обещает он.

Пройдя небольшой сад и кусочек картофельного поля, спускаемся по травянистой дороге с высокой горки. Внизу, в обрамлении лозняков, река Десна, стрежень ее похож на бок огромной рыбины, сверкает чешуей. Слева, на повороте реки, пристань, стайка алюминиевых и деревянных лодок, а дальше луга с желтыми куртинами лютиков и голубыми пятнами незабудок, озера, озерки, протоки. За лугом, километрах в трех, начинается взборок, и оттуда уже до самого горизонта, переходя из зеленого цвета в синий, текут Брянские леса.

— Мы на пляж, да? — спрашивает Сережка, имея в виду песчаную косу за пристанью и небольшим заливчиком.

— Нет, мы дальше… Далеко!

— А мы не заблудимся?

— Да как же заблудиться, когда куда хочешь пойди, а отовсюду село видно.

— По компасу лучше. Компас надо было купить.

— Ничего, проживем и так.

Сережка мне доверяет безусловно, поскольку говорю я с ним серьезно и спокойно. И все же, едва мы начинаем удаляться от пристани, все чаще оглядывается — видно ли еще село? А я размышляю о том, что, вероятно, по детской поре в нас все еще где-то внутри работает опыт предков — ко всему, чего не узнал и не испытал сам, относиться осторожно. Мало ли чего? На пути к Ланнику, недлинной заводи в кувшинках и камышах, попадаются стада гусей. В июне, при маленьких гусятах, они необычайно агрессивны, встречают злым шипением, мальчишек и девчонок, не внемлющих остережению, щиплют за ноги. Сейчас гусята подросли, гусаки шипят и гагакают лениво. Но Сережка на всякий случай жмется поближе ко мне. По дороге он подобрал хворостину, однако, по всему видать, на силу этого своего оружия не надеется. Похоже, столкнувшись с живой природой, ему приходится вести сумбурную переоценку своих познаний — эти гуси, гордые, с высоко занесенными оранжевыми клювами, совершенно непохожи на книжных, по преимуществу глупых и безобидных. Только послушать, как шипят, и то муторно, а если долбанет! Лишь когда отходим на безопасное расстояние, он приободряется, оборачиваясь и грозя хворостиной, кричит:

— Гагага, гагага! Разорались тут… Очень вы мне нужны.

Гуси отвечают ему тем же: «Га-га-га!» Называется — поговорили. А когда подходим к Ланнику, Сережка, поглядев на умиротворяющие огоньки кувшинок и синие зеркала воды в обрамлении камышей, выдвигает идею:

— Может, тут остановимся? Вон и рыбу ловить можно.

— Нет, пойдем дальше.

— Там же никого не видать!..

Я заметил уже давно, что городские девчонки и мальчишки, попадая в поля и луга, на первых порах боятся безлюдного простора. Куда ни глянешь, ни одного человека — как же так? Умишком понятно, другого чего и ждать, а все ж таки что-то смутно тревожит. Это видно и по глазам Сережки — беспокойны. Но я иду да иду, и ему ничего другого не остается. Только зондирует:

— А ты тут бывал раньше?

— Тысячу пятьсот раз… Когда маленьким был еще, во-он туда, под самый лес, один рыбу ловить ходил. Знаешь, там где-то озеро Ловча есть, кругом камыши, кустики, оводы и слепни зудят, берега болотистые, зыбкие, а вода черная.

— Черной воды не бывает.

— Ну, темно-коричневая. От торфа… А с приятелем вот к тем большим ракитам купаться бегали. Хорошо там! Только сомы водились в омутах страшенные. Бултыхнет под другим берегом — как бревно с кручи скатили. Мы штаны да рубашки в руки хвать-похвать да бежать.

— Ага, боялись, — радуется Сережка. — А теперь сомы есть?

— Больших нет, маленькие еще водятся.

— С меня ростом, да?

— Что ты, чуть побольше красноперки. Ты пять штук в одной руке унести можешь.

Сережке маленькие сомы в утешение, все одним страхом поменьше. Мне — в уныние. Когда-то здесь не только река, но и каждая протока, каждое озерцо были полны жизни — утки с выводками бултыхаются, синие стрекозы шелестят, от рыбы круги на воде, всплески, тяжелые удары среди травы под кустами. Веселая была вода, звучная! Теперь всего меньше — рыбы, зверя, птицы. Законы по охране природы хорошие, а браконьеры шуруют днем и ночью. За месяц до охоты на уток в лугах пальбу слыхать, в лесах кабанов и лосей подваливают, по озерам и протокам вентеря суют, заводи сетями и неводами процеживают. А то и заряд взрывчатки в омут спустят — крупной рыбы мало берут, лишь песчаные заплески от битого малька становятся серыми. Лиса, попадая в курятник, убивает одну птицу, две — по потребности, хорек — всех подряд. Как получилось, что во множестве плодятся двуногие хорьки? Видно, издавать законы да произносить хорошие слова мало. Но прокуроры и милиция с такими делами возиться не любят, со свидетелями канители много, а штраф на копейки, сельсоветчики смотрят сквозь пальцы — ну ее, эту рыбу да птицу, был бы план по хлебу выполнен.