Читаем Там, за чертой блокады полностью

Они говорили громко, не стесняясь в выражениях. Несмотря на нелестные слова о детдомовских детях, Нелли Ивановна не обиделась. Это был разговор по-сибирски прямой, честный. Матвеевна и председатель говорили открыто вслух о том, что думали, и это пришлось ей по душе: работать с такими людьми будет легко.

Несмотря на уговоры Нелли Ивановны, пастухом становиться никто из ребят не хотел. Доводы, что в нашей стране любой труд в почете, не действовали. А все потому, что кроме лошадей, коров и овец в стаде были и свиньи, пасти которых ребятам казалось чем-то недостойным и постыдным. Слово «свинопас» было почему-то для них почти ругательным.

Но хитрая Нелли Ивановна очень быстро нашла выход из положения, обращаясь к Стогову:

– Виктор, покажи пример! Со временем тебе придется стать моим помощником по хозчасти и заниматься всеми вопросами.

От такой перспективы, высказанной директором при всех, у Стогова «в зобу дыханье сперло». Неформально он и так верховодил старшими ребятами, которые нередко его приказы встречали в штыки и даже угрожали побить за привычку командовать.

В первый день пасти стадо с Виктором согласился и Валерка. Поэтому повариха с вечера приготовила сумку для еды на двоих. Пашка дал длинный, искусно сделанный бич с кисточкой на конце, из-за чего удар получался громкий, как выстрел, и весьма болезненный.

Но рано утром, когда повариха пыталась их разбудить, Валерка валился на бок, не открывая глаз.

– А ну его! – остановил Виктор повариху. – Пусть дрыхнет.

Возле хлева его встретила мать, уже подоившая коров.

– Далеко не отходи, чтобы к полудню вернуться на дойку. Ну, с Богом!

Она перекрестила сына.

Виктор отворил засов хлева. Из образовавшейся щели ударил густой, удушливый запах скотины.

– Ну, пошли! – скомандовал он, легонько постукивая рукояткой хлыста по спинам коров.

Деревня спала. Это было то время, когда просыпаются самые ранние петухи. Их голоса одиноко раздавались на далеком расстоянии друг от друга. Сверкающие капли нетронутой росы переливались в утреннем свете первых лучей солнца. Виктор с сожалением смотрел, как коровьи копыта крушили этот драгоценный «ковер».

От матери он слышал, что утренняя роса целебна, поэтому разулся и босиком пошел по траве, наслаждаясь прохладой и свежестью. У околицы сдвинул ветхие жерди, перекрывавшие дорогу, и погнал стадо направо, в низину, к реке, где трава была гуще и сочнее.


От противоположного берега наплывала и одновременно поднималась тонкая пелена тумана, отчего казалось, что животные что-то ищут в молочном озере. Виктор залюбовался зрелищем, которого раньше никогда не видел. В полной тишине слышались только хруст обрываемой коровами травы да редкое чихание овец.

Виктор выбрал местечко посуше и, бросив ватник, лег, положив руки под голову. Ему стало нравиться пасти скот.

По мере того как поднималось солнце, туман стал рассеиваться. «Заговорил» на противоположном берегу лес. Пернатые «обменивались» новостями. Неизвестно откуда в небе появились облачка. С пионерских времен Виктор любил наблюдать за ними, всегда находя в очертаниях облаков сходство с животными, птицами, людьми. Вот два облака, похожие на лица, слились, словно в поцелуе, потом медленно стали отдаляться друг от друга. Одно из них постепенно стало видоизменяться, превращаясь в ворону, севшую на кучу мусора, другое превратилось в медвежонка, который погнался за зверьком, похожим на барсука.

Чем выше поднималось солнце, тем становилось жарче. Чаще начали мотаться коровьи хвосты, отгоняя злющих, оголодавших за ночь слепней, оводов и прочую летающую, кусающую тварь. От этой напасти оказался незащищен и Виктор: крупные кровососы добирались до тела даже через грубую ткань штанов. Количество их росло с неимоверной скоростью.

Доведенные до отчаяния коровы, ища спасения от жужжащих кровопийц, дружно ринулись в кусты, увлекая за собой всю остальную живность. Ни угрожающие крики, ни удары бича не помогали собрать стадо. Чуть не плача, выбиваясь из сил, Виктор гонялся то за одной, то за другой коровой, которые теперь шарахались от него, как от назойливого гнуса. Так продолжалось до самого вечера.

Домой Виктор пригнал стадо измученный, опухший, исцарапанный.

– Хватит, – твердо заявил он директору, – пусть другие побегают. Лучше я без молока останусь.

Увидев исцарапанное, искусанное лицо Витьки, председатель сжалился и сказал Нелли Ивановне, что, пока не начался учебный год, пасти скотину будет Пашка, который знает, чем надо мазаться, чтобы отпугивать кровососов. Обрадованная директор пообещала платить Пашке деньгами.

– На кой ему деньги? Их здесь тратить негде. Пусть лучше с твоими ребятами вожжается, умнее будет.

Пашка стал своим парнем. Иногда, заболтавшись с ребятами, он не шел домой, а ночевал на большой, в полкомнаты, печи в доме старшей группы.



Перейти на страницу:

Все книги серии Школьная библиотека (Детская литература)

Возмездие
Возмездие

Музыка Блока, родившаяся на рубеже двух эпох, вобрала в себя и приятие страшного мира с его мученьями и гибелью, и зачарованность странным миром, «закутанным в цветной туман». С нею явились неизбывная отзывчивость и небывалая ответственность поэта, восприимчивость к мировой боли, предвосхищение катастрофы, предчувствие неизбежного возмездия. Александр Блок — откровение для многих читательских поколений.«Самое удобное измерять наш символизм градусами поэзии Блока. Это живая ртуть, у него и тепло и холодно, а там всегда жарко. Блок развивался нормально — из мальчика, начитавшегося Соловьева и Фета, он стал русским романтиком, умудренным германскими и английскими братьями, и, наконец, русским поэтом, который осуществил заветную мечту Пушкина — в просвещении стать с веком наравне.Блоком мы измеряли прошлое, как землемер разграфляет тонкой сеткой на участки необозримые поля. Через Блока мы видели и Пушкина, и Гете, и Боратынского, и Новалиса, но в новом порядке, ибо все они предстали нам как притоки несущейся вдаль русской поэзии, единой и не оскудевающей в вечном движении.»Осип Мандельштам

Александр Александрович Блок , Александр Блок

Кино / Проза / Русская классическая проза / Прочее / Современная проза

Похожие книги

Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне
Семейщина
Семейщина

Илья Чернев (Александр Андреевич Леонов, 1900–1962 гг.) родился в г. Николаевске-на-Амуре в семье приискового служащего, выходца из старообрядческого забайкальского села Никольского.Все произведения Ильи Чернева посвящены Сибири и Дальнему Востоку. Им написано немало рассказов, очерков, фельетонов, повесть об амурских партизанах «Таежная армия», романы «Мой великий брат» и «Семейщина».В центре романа «Семейщина» — судьба главного героя Ивана Финогеновича Леонова, деда писателя, в ее непосредственной связи с крупнейшими событиями в ныне существующем селе Никольском от конца XIX до 30-х годов XX века.Масштабность произведения, новизна материала, редкое знание быта старообрядцев, верное понимание социальной обстановки выдвинули роман в ряд значительных произведений о крестьянстве Сибири.

Илья Чернев

Проза о войне