Там, за чертой блокады

Председатель заглядывал в детдом почти каждый день. На чахлой кобыленке, без седла, он мелкой трусцой подъезжал к кухонному крыльцу и, невзирая на сердитые взгляды поварихи Полины, выразительно поглядывающей на его густо заляпанные грязью сапоги, входил в кухню, садился на табурет возле разделочного стола и ожидал директора. В другие помещения Никитич не входил, ссылаясь именно на грязные сапоги. Полина видела в этом неуважительное отношение к ней как к поварихе. На предложение перекусить всегда отвечал отказом. В свою очередь Полине не нравилась его манера откровенно высказываться о сотрудницах и старших ребятах, часто награждая их обидными ярлыками.

Из женщин Никитич с особым уважением относился к директору и Витькиной матери, Александре Алексеевне, иногда обсуждая с ней хозяйственные вопросы не только детдома, но и колхоза. Из ребят выделял Витьку и Валерку за сметливость и усердие, говоря: «Вот поди ж ты, без году неделя как приехали, а уже все умеют, во всем разбираются». Остальных ребят, в том числе и сына Полины, Аркашу, он не знал и называл их «пеньками», иногда добавляя определение «осиновыми».

Полина не скрывала своего неудовольствия, когда Нелли Ивановна садилась на кухне вместе с председателем обсуждать хозяйственные дела, демонстрируя всем своим поведением, что кухня не самое удобное место для деловых разговоров.

На одной из таких встреч директор заикнулась о теплых туалетах. Председатель удивленно посмотрел на нее:

– О чем ты говоришь, Ивановна? Какие теплые уборные в доме? Ты их видела в деревне? Их нет даже в райцентре! Как до ветру сходить зимой? Вона у тебя две большие уборные, еще с довоенных времен. В морозец – так это одно удовольствие! И детишкам! Те, что постарше, ничего, пущай привыкают. Совсем маленьких бабы твои на руках подержат! А когда переполнится яма под домом, что с ней делать? Дом переносить? Те уборные, что в стороне, можно перенести на другое место, закопать старые ямы, земле от этого хуже не будет. А школу я поганить уборной не дам! – сказал так, что у директора отпало желание возвращаться к этому вопросу.

На попытку Изабеллы Юрьевны поднять снова вопрос о теплых туалетах Нелли Ивановна пересказала услышанную от Никитича технологию отправления естественных потребностей, закончив словами председателя: «На морозце – так это одно удовольствие!» – и добавила от себя: «Как в блокаду, только не выливать с крыльца».

А вот к другой ее просьбе Никитич отнесся с пониманием. Как-то Нелли Ивановна посетовала, что мыть детей в палатах очень неудобно: колодезной воды едва хватает на пищу, а таскать из речки тяжело и далеко. В тот раз председатель пропустил ее слова мимо ушей, но спустя какое-то время сам завел об этом разговор.

– Понятное дело, что тебе, Ивановна, баня нужна. Негоже в доме устраивать парилку: сгниет все быстро. Кликни своих ребят, покумекаем, что и как.

«Кумекать» пришлось на крыльце. Польди, как величали повариху воспитательницы, не вытерпела. Она стеной встала перед дверью на кухню, заявив директору и председателю: «Вы мне здесь еще колхозное собрание устройте – с окурками да плевками!»

Никитич как будто понял. Он сел на порожек, скрутил из газеты большую «козью ножку», всыпал в нее пригоршню табака-самосада, достал трут[12], кусочек кремня, аккуратно сложил их и стальным зубом от косилки высек искру с первого раза. Затем поднес трут к губам и подул. Изумленные ребята увидели струйку дыма. Вся деревня так добывала огонь, потому что спички, наверное, были только в детском доме. Когда клубы едкого дыма окутали мужчину, лицо его просветлело и хитрая улыбка застряла в щетине усов и бороды.

– Значит, баню будем строить?! – не то спросил, не то подтвердил председатель.

– Ага! Да! Здо́рово! – поддакнули ребята.

– Так, а кто из вас, ребята, топором орудовать умеет?

– А чего уметь-то! Мы без взрослых уже кучу дров заготовили для кухни и палат, – напористо ответил Валерка.

– Дрова рубить – не дом строить. Знаешь, чем отличается лесоруб от плотника?

Валерка не знал.

– Ну-ка давай посмотрим, как ты плотничаешь. Принеси сюда полено! – скомандовал председатель.

Кто-то кинулся к сараю и притащил березовый кругляк.

Никитич вытащил из кармана огрызок карандаша и провел по кругляку продольную линию, точно, как по линейке. Потом из-за спины извлек топор, с которым никогда не расставался, как боец с винтовкой, провел большим шершавым пальцем по лезвию и, удовлетворенно чмокнув, протянул Валерке.

– Оттеши! – показал он на линию.

Валерка взял топор и, как показалось Витьке, несколько самоуверенно начал орудовать. Когда упала последняя щепка, он воткнул топор в пень и вызывающе посмотрел на председателя. Линия превратилась в пунктир, а к концу вообще исчезла.

– Ты видел, как идет сильно выпивший человек по снегу? Вот за ним такой след остается. – Никитич с хитроватой улыбкой посмотрел на Валерку. – Кто еще хочет показать свое плотницкое мастерство?

Председатель глянул на Витьку. Тот потупил взор.

– А теперь глядите, как надо!