Там, за чертой блокады

Он больной левой рукой прижал полено к колену и правой стал творить «чудо»: топор шел точно по линии, снимая одинаковой толщины щепу. Поверхность получилась гладкой, словно по ней прошелся рубанок.

– Сегодня поду́читесь – завтра проверю!

Баню решили строить на берегу реки. Никитич отобрал на другом берегу сосны и пихты, приказал их спилить и стволы сплавить к месту стройки. Сам Никитич мог работать одной рукой и недолго, а потому только показывал, как надо делать, сдерживая энтузиазм ребят.

Первый венец сруба председатель подгонял сам, а ребята смотрели и поворачивали бревна. Потом он только подсказывал, покрикивал, иногда давал легкий «воспитательный» подзатыльник. Подогнанные бревна метил и заставлял откладывать их по четырем сторонам.

Приходили смотреть воспитательницы, старшие девочки, директор. Но смотреть было не на что. Ребята теряли интерес к своей стройке. Дни шли, а выше первого венца ничего не поднималось, хотя председатель и называл бревна то «верхний венец», то «стропила», то «крыша».

– Ничего себе «крыша»! Упадешь с нее – не разобьешься, – съязвил Виктор и спрыгнул с бревен, которые Никитич только что назвал крышей.

Валерка предложил завтра не выходить на работу, а пойти в тайгу за кедровыми шишками.

Не прошло и недели как председатель наконец велел положить топоры и взяться за бревна. Он ходил вокруг сруба и командовал, куда и какое бревно класть, показывал девочкам, как прокладывать бревна мохом. Дом стал расти на глазах. Азарт охватил ребят. Последние бревна уже затаскивали на веревках, когда появилась Изабелла Юрьевна и в панике закричала:

– Ребята, сейчас же спускайтесь! Вы разобьетесь!

Ее не смутил дружный хохот мальчишек, пока к ней не подскочил Никитич. Он не помнил, как ее зовут, но знал, что она врач.

– Ты вот что, не стрекочи здесь, сорока белая! Обойдемся без твоих градусников и пилюль!

Но обойтись без врачебной помощи не удалось. Геша, спускаясь сверху по наклонной доске, не удержал равновесие и упал, ободрав ногу. Обильно выступившая кровь напугала ребят, особенно девочек. Все с надеждой глянули на Изабеллу Юрьевну. Но ее опередил Никитич.

– Погодь, дохтур! – остановил он врача. Потом, оглядевшись, выбрал самую свежую коровью лепешку и, зачерпнув из нее навоза, на глазах обомлевших свидетелей густо смазал им кровоточащую рану. – Посиди малость, пусть подсохнет, – успокоил он Гешу. – Верное средство. В нем все целебные травы. Ни один дохтур такого лекарства не состряпает. Исстари им врачуется народ.

Но Изабелла Юрьевна в миг превратилась из «белой сороки» в пятнистую тигрицу. Она металась вокруг Никитича, осыпая его обвинениями в дикости, невежестве, угрожая привлечь к уголовной ответственности.

Но едва она попыталась забрать мальчика с собой, Никитич грозно прикрикнул:

– Кыш отсюда, курица бесхвостая!

Врач поняла, что дальше препираться с председателем опасно, и, выкрикивая угрозы, помчалась назад. Все ждали, что вернется она с директором, но никто больше не пришел.

Рана действительно вскоре зажила без всяких осложнений.

Неожиданно и кстати объявился печник – хозяин дома, отданного председателем для ребят старшей группы. Рано утром Никитич привез его к бане, помог сойти с телеги, подняться по ступеням в дом.

Стогов и Спичкин с удивлением и настороженно смотрели на смирного старца, знакомство с которым три дня назад едва не закончилось для друзей трагически.

…Рыба не клевала. Уже и солнце поднялось высоко. Ребята сменили десяток мест, но предсказание Никитича о богатом улове не сбывалось, словно река не хотела делиться своими щуками, окунями, налимами с неопытными рыбаками, сберегая свои богатства для местных. Они прошли по течению больше двух километров – и ни единой поклевки.

Валерка заныл:

– Витька, брось, пойдем, есть хочется, а идти-то домой о-го-го сколько!

– Я не один трепался, что принесем свежей рыбы на всех. – Витька скривил физиономию, изображая, как Валерка клялся директору: «Нелли Ивановна, честное слово, наловим много! Только отпустите!»

– Ну и что! Нет клева. Бывает! Нас поймут! Нам что, ходить до вечера? Ты есть не хочешь?

– Хочу! Но я дал слово! – твердо сказал Стогов.

Виктор упорно закидывал удочку, чуть ли не каждый раз меняя на крючке наживку, забрасывая то хлеб, то червя, то зерно. Обходя с заброшенной леской очередной куст, они обнаружили небольшую лодку, дно которой было устлано слоем травы. Виктор сдвинул удилищем траву и увидел богатый улов щук, окуней и плотвы. Оба замерли от неожиданности.

– Витька, может, возьмем, а? Как-то неловко прийти без улова.

Стогов молча оглядывался по сторонам.

– Не знаю… Вроде это воровство. Был бы хозяин – попросили, может, и дал бы.

– Как бы, был бы, дал бы! Нет его, хозяина! Возьмем не всё, а часть – и смываемся! Если придем с пустыми руками, в следующий раз не пустят.

– Ладно, давай! – нехотя согласился Стогов. – Стой на шухере, я срежу ивовый прут и нанижу штук пять щук.

Витька так и сделал. Валерка прикрыл оставшуюся рыбу травой и последовал за другом.

Они и шагу не сделали, как вдруг в Витькину грудь уперся ствол ружья.

– Стой, варнаки треклятые!